Влюбленный Байрон

Туманной ноябрьской ночью 1816 года Байрон приехал в Венецию, «самый зеленый остров его воображения». Черные кляксы гондол в канале были для него прекраснее рассвета; сказочный город его сердца, куда он прибыл в состоянии пьяного буйства. Все вокруг ему нравилось: мрачноватая веселость гондол, городская тишина, красота, неотделимая от тления, а вскоре начался карнавальный сезон с его маскарадами, балами и шлюхами. В первые же четыре дня он нанял гондолу, поместил своих лошадей в конюшню на Лидо, снял комнаты поблизости от площади Сан-Марко и начал брать уроки армянского языка в монастыре на острове Сан-Лаззаро — ему нужно было что-то зубодробительное, чтобы «мучить свой мозг и заставлять его работать».

А еще он влюбился в Марианну Сегати, жену владельца квартиры. «Прелестная, как антилопа, с огромными черными глазами, блестящими волосами, голосом, подобным звуку лютни, и грацией, достойной “Песни песней Соломона”». И еще — с простодушием, которое всегда ему нравилось в женщинах. Так он описал ее Джону Меррею, добавив, что не проходит суток, чтобы «мы не давали друг другу и не получали друг от друга доказательств взаимного расположения». Письма Байрона Меррею уникальны для переписки автора с издателем; авторы пишут о своих тревогах, о семье, о безденежье, но почти никогда об интимных подробностях своей жизни.

Возмездие для Марианны материализовалось в виде другой страстной молодой дамы, Маргариты Коньи, «Форнарины»[61], с манящими глазами, внешностью типичной венецианки и нравом тигрицы. Байрон с забавными подробностями описал Меррею столкновение этих двух женщин. Сегати и ее соглядатай, обнаружив по ржанию лошади Байрона, что тот отправился поздно ночью на встречу с «Форнариной», последовали за ним и разыграли шумную оперную сцену с воплями, проклятьями, срыванием вуалей; наконец «Форнарина» с венецианской откровенностью сказала Марианне: «Ты ему не жена, и я ему не жена. Ты его донна, и я его донна». Маргарита стала неотъемлемой частью палаццо Мочениго, бывшего жилища дожей, который Байрон снял за 200 фунтов в год. Разгуливая по дому в шляпе с перьями и платье со шлейфом, она перехватывала его почту, платила писцу, чтобы тот писал для нее письма; слуги постоянно приводили в порядок помещение после ее ожесточенных схваток с любыми особами женского пола, наносившими визиты. Какое-то время ее замашки Медеи и венецианская «карнавальность» развлекали Байрона, но, когда она стала неуправляемой, он попросил Маргариту покинуть его жилище. Она отказалась, стала размахивать ножом, и Флетчеру пришлось ее обезоружить. Гондольер увез «Форнарину», но она тут же бросилась в канал, и ее привезли обратно. Байрон пригрозил, что если она не покинет его дом, то это придется сделать ему, и в конце концов Маргарита была возвращена своему разъяренному супругу.

Акварель XIX века кисти У. Л. Прайса изображает Байрона в его piano nobile[62] откинувшимся в шезлонге с собакой у ног, однако есть и другое, менее томное изображение его эксцентричного окружения. Забавное описание находим у Шелли:

Хозяйство лорда Б. состоит, помимо слуг, из десяти лошадей, восьми огромных собак, трех обезьянок, пяти кошек, орла, вороны и сокола; и все это, кроме лошадей, гуляет по дому, который то и дело оглашается их постоянными ссорами, как если бы они были здесь хозяевами… Позднее я обнаружил, что мои подсчеты в этом дворце Цирцеи не точны: на парадной лестнице я наткнулся на пятерых павлинов, двух цесарок и одного египетского журавля.

Шелли познакомила с Байроном Клэр Клермонт в 1816 году в Женеве, и оба, он сам и его жена, были сразу же им очарованы. Однако ко времени, когда они вновь встретились в Венеции, дружба дала трещину. Они были в ужасе от его распутства. Он общался с самыми невежественными, самыми отвратительными, самыми непотребными, самыми грязными созданиями. Он торговался с матерями и отцами, покупая любовь их дочерей, бесстыдно рассказывал о своих победах над женщинами от графинь до жен башмачников, утверждал, что потрудился над двумя сотнями женщин разного социального статуса. Но хуже всего для Шелли была его намеренная и беспричинная жестокость по отношению к Клэр и высокомерное обращение с маленькой дочкой Аллегрой, которая прибыла вместе со швейцарской няней в палаццо Мочениго. Приветствие Байрона было отнюдь не отеческим, а в письме Хобхаузу он пишет: «Три дня назад прибыла моя незаконная — здоровая, шумливая, капризная».