Поэма была опубликована анонимно 15 июля 1819 года, но ни у кого не возникло сомнения относительно ее авторства. Говорили, что Китс на пути в Рим отбросил книгу с отвращением, а Вордсворт предрекал, что она нанесет самый большой в его время вред английскому характеру. Особую неприязнь Китса и других вызывало описание людей, уцелевших после кораблекрушения. Во время бури они потеряли своих товарищей, но их печаль уступила место приступам голода, и они плыли,
Байрон ни в чем не уступал, его взгляд на род человеческий был безжалостен, его взгляд на будущее — радикален. Война была «искусством мозгодробления и шеесворачивания». Наемные солдаты действовали как мясники, другие были забриты на половинное жалованье, чтобы удовлетворить потребности генералов, разжигателей войны, среди которых Веллингтон не был исключением.
Как и в отношении всех остальных его произведений, в рецензиях на «Дон Жуана» речь шла не о поэзии как таковой, а об их сочинителе. «Блэквуд Эдинбург мэгэзин» счел произведение «инфернальным» — «грязная и бесчестная поэма», которая заключенными в ней оскорблениями говорит о безмерном озлоблении «нераскаявшегося, ожесточенного, насмешливого, саркастического, веселящегося грешника, озверевшего маньяка, чью подлость невозможно искупить». Но Байрону нельзя было заткнуть рот, и Меррей содрогнулся, когда получил новые, еще более изобличительные строфы.
Байрон был охвачен творческим порывом, но оказалось, что поэзия не способна утишить ярость и тревогу, сжигавшие его. Круговорот удовольствий и дебошей, масштабами достойный Гаргантюа, возобновился, вовлекая в себя все новых женщин, имена которых остались неизвестными. И вдруг — неожиданная перемена. Он влюбился как раз в тот самый момент, когда решил было вообще отвернуться от женщин.
Там, где желчь англичан и трусость издателей оказались бессильны в отношении «Дон Жуана», преуспели мольбы этой новой музы. Графиня Гвиччиоли прочла пиратский французский перевод первой песни поэмы и, найдя ее «отвратительной», вынудила Байрона дать обещание не продолжать. Сжигаемый новым чувством, он уступил ей. В письме к Хобхаузу Байрон так и написал: «Я стал покорным — и сдался».
ГЛАВА XIX
Второго апреля 1819 года графиня Тереза Гвиччиоли, посетив великосветский венецианский салон, поняла, что ее судьба решена: она узрела «небесное видение», сидящее на диване. Видением был лорд Байрон, который в несколько мрачном настроении, не желая смешиваться с остальными гостями, вместе со своим другом Александром Скоттом расположился на софе напротив входа.
На одной из еженедельных
Узнав, что она из Равенны, Байрон заинтересовался, так как Равенна была «поэтическим местом»: там находились могила и памятник Данте и могила Франчески да Римини. И вот, когда были произнесены имена Петрарки и Данте, пламя разгорелось, и Тереза вспоминает, что была потрясена до глубины души, когда вместе с мужем покидала зал.
Граф Гвиччиоли, гордый, властолюбивый, был старше жены на сорок лет. В нем было что-то от сатира, его подозревали в двух убийствах. Полагали, что он отравил свою первую жену, графиню Зенанни, чье огромное состояние компенсировало и ее возраст, и недостатки внешности. Он также произвел на свет шестерых детей от своей служанки Анжелики, на которой позднее женился. После ее смерти он получил возможность сделать предложение Терезе Гамба, дочери графа Руджеро из древнего рода в Романье, которая всего полгода как покинула монастырь. Позднее она утверждала, что ее «продали» замуж после докучливых увещеваний матери и других членов семьи. Однако своему будущему мужу она писала пылкие письма, добавляя поцелуи, такие, какие она не послала бы брату. Он был ее обожаемым мужем, а теперь Байрон должен был стать ее обожаемым