Влюбленный Дракула

Тот, кто любил меня во сне, никогда не причинял мне боли, пронеслось у меня в голове. Но Джонатан прав, во время первой супружеской ночи боль неизбежна. Я слышала это много раз.

— Сейчас это произойдет, Мина, — прошептал Джонатан мне на ухо. — Постарайся расслабиться.

Он входил в меня все глубже. Боль усиливалась, и я уже начала опасаться, что мы делаем что-то не так. Запас моего терпения истощился быстрее, чем я ожидала. Я попыталась оттолкнуть Джонатана.

— Прошу, не отталкивай меня, — горячо шептал он. — Докажи, что ты меня любишь. Я не хочу причинять тебе боль, но в первый раз без этого не обойтись.

Он выглядел скорее расстроенным, чем охваченным любовной горячкой, чувство вины, судя по всему, остудило его пыл.

— Женщине самой природой предназначено терпеть боль, но ее муки не напрасны, — сказал он. — Тебе придется страдать, давая жизнь нашим детям. Мы обязательно должны родить детей. Только порождая новую жизнь, мы можем бороться со смертью.

Я хотела спросить, о чем он, но вовремя прикусила язык, сообразив, что в своем возбужденном состоянии Джонатан вряд ли даст мне внятный ответ. Пытаясь избавиться от охватившего меня напряжения, я несколько раз глубоко вдохнула.

— Правильно, Мина, — кивнул Джонатан. — Надо немного потерпеть.

Он вновь принялся продвигаться в глубь меня. Я чувствовала, как член его становится все длиннее и крепче. Джонатан слегка повернулся на бок, для того чтобы видеть, как член его ходит туда-сюда. Казалось, это зрелище доставляет ему удовлетворение. К чести его надо сказать, что все свои действия он проделывал неторопливо и с величайшей осторожностью.

Неожиданно я ощутила, что движения Джонатана уже не доставляют мне прежней боли. Теперь они были почти приятны. Дыхание мое выровнялось, мускулы расслабились, позволив Джонатану войти еще глубже. Наслаждение, то самое невыразимое словами наслаждение, которое прежде я испытывала только во сне, наполнило каждую клеточку моего тела. Теперь я не сомневалась, что супружеская жизнь подарит нам множество упоительных ночей.

Но стоило Джонатану убыстрить движения, боль вернулась. Он закричал так пронзительно, словно испытывал куда более жестокие страдания, чем я. Наконец, сделав последний рывок, он обмяк, уронив голову мне на плечо. К своему великому облегчению, я поняла, что все кончено. Джонатан, тяжело дыша, зарылся лицом в мои волосы, разметавшиеся по подушке.

Отдышавшись, он перекатился на спину и растянулся рядом со мной. Я заметила, что он избегает смотреть мне в глаза. Взгляд его был устремлен вверх, на балдахин кровати. Мы не погасили лампу, поэтому я могла хорошо разглядеть отсутствующее выражение, застывшее на его лице. Раздосадованная и обиженная, я натянула ночную рубашку.

— Что, я сильно проигрываю по сравнению с твоими прежними женщинами? — спросила я, со страхом ожидая услышать утвердительный ответ.

— Господи боже, Мина, как ты можешь такое говорить. Ты лучше всех на свете. Но я… я не имел права прикасаться к тебе после того, что совершил. Нет, нет, речь сейчас не о моих похождениях в Стайрии, — поспешно добавил он, заметив мой удивленный взгляд. — Произошло нечто еще более гнусное.

Брови его страдальчески взметнулись наверх, рот исказила гримаса отвращения.

— Годалминг твердил, что Люси не умерла, — проронил он, закрыв глаза. — Но это не так. Мы были в склепе, где она похоронена.

Внутренности мои сжались, к горлу подкатил ком тошноты. Я села, обхватив руками колени и набросив на плечи одеяло.

Теперь Джонатан смотрел прямо на меня, и взгляд его был полон отчаяния.

— Идея, разумеется, принадлежала фон Хельсингеру, — сказал он. — Этому типу ничего не стоит внушить другим все, что угодно. Он ведь последователь Месмера! Может загипнотизировать человека, чтобы подчинить его своей воле.

— Но он должен был хоть как-то объяснить, зачем вам идти в склеп?

— После того как ты ушла из кабинета, фон Хельсингер заявил, что вполне вероятно, слова Годалминга — вовсе не бред. По его словам, Люси могла ожить благодаря мужской крови, которую получала во время переливаний.

Мне оставалось лишь сожалеть о собственной уступчивости, благодаря которой мужчины получили возможность беспрепятственно предаваться своим чудовищным измышлениям.

— Почему ты так хотел, чтобы я ушла? — напустилась я на Джонатана. — Наверное, вы начали строить свои кошмарные планы еще до моего прихода?

— Нет. Но когда я услышал, как Артур описывает Люси… то, как она приходит по ночам и стоит возле его кровати…

Джонатан осекся и несколько секунд молчал, собираясь с духом. Потом он заговорил вновь, медленно выговаривая каждое слово:

— Мина, прошло уже много времени с тех пор, как я вернулся из Австрии, но те женщины… они до сих пор преследуют меня. Мне не хотелось говорить об этом тебе, но это так. Иногда мне даже казалось, что ты одна из них. Фон Хельсингер, когда я признался ему в этом, заявил, что у меня паранойя. Прости меня за эти грязные беспочвенные подозрения. Теперь, когда мы действительно стали мужем и женой и я убедился в твоей невинности, я понимаю, что страдал помрачением рассудка.