Влюбленный пленник

Мой последний приезд в Ирбид в июле 1984, узнавание того города, лагеря, дома, матери… все славное прошлое Хамзы было именно прошлым: ни гордости, ни довольства собой, ничего этого не было в голосе, во взгляде матери. Я внимательно всматривался в увядшую кожу со штрихами крошечных, но все же заметных морщинок; подернутый дымкой взгляд, если дымкой можно назвать то, что делало глаз похожим на шарик полупрозрачного стекла, оцарапанный песком, шарик – вернее, два шарика – которые смотрели на меня и не видели; веснушки вперемешку с пигментными пятнами, чешуйки хны, приклеившиеся к чешуйкам перхоти на седых волосах; пришедшая в негодность техника и инструменты, вроде бы японского происхождения, от чего дом казался еще беднее. За прошедшие пятнадцать лет Иорданию наводнила японская техника явно очень плохого качества, судя по тому, как стремительно она приходила в негодность. Радиоприемник, телевизор, электрическая плита, кружевные машинного плетения салфетки, холодильник, кондиционер, привезенные из Токио и Осаки, ломались через три месяца после покупки, и всё это придавало дому вид убогий и заброшенный, тогда как в своем первозданном виде – беленые известью стены и сине-желтый столик в качестве единственного украшения – он выглядел живым и веселым. Взоры молодых людей, которых много в каждом палестинском лагере, загораются не при мысли о завоевании Иерусалима, а после скучных рассказов отцов, отсутствие которых делает их еще древнее, чем их подвиги, отправившихся из Аммана через Амстердам, Осло, Бангкок освобождать Иерусалим. Даже если один-единственный палестинец чувствовал, что ему грозит забвение, он страшился этого забвения для всех. Их уже обошли воины исламского джихада, сунниты и шииты, обошли и украли заголовки арабских и европейских газет. Слово «Палестина» в заголовке уже заставляло покупать газету, потому что люди надеялись отыскать рассказы о новых подвигах; сегодня же им желают неприятностей. Читатели гордятся героями, но рады их поражению.

Если одно слово лозунга требовало вернуть Палестину, другое, в дополнение к первому, призывало к революции во всем арабском мире, свержению реакционных режимов. Руководители сумели убедить народ в лагерях, что необходимо отказывать себе в пище, чтобы иметь возможность купить оружие. Ну и где оружие? Когда начнутся сражения против президентских или королевских монархий? Куда делись деньги? Эти или подобные вопросы задают в палестинских лагерях так громко, что они перекрывают любой другой шум.

– Революция была молода, мы тоже молоды и быстро и четко высказали все свои цели, прав был Брехт, утверждая, что революционерам помогает хитрость.

Так мне ответил однажды Абу Марван, один из руководителей ООП в Рабате.

Ни Хамза в отдельности, ни его сестра с мужем – в отдельности, ни его мать в отдельности не смогли бы стать символами этой революции: для меня ясно, что нужен был и Хамза, и его мать, и это ночное сражение, и волшебное видение приближающейся армии… И всё рассеялось.

Когда близкий человек высовывался из окна купе, раньше было принято его провожать и махать платком, но обычай отошел в прошлое – а вместе с ним и лоскут ткани, на смену которому пришел бумажный платок. Теперь поезд позаботится о пассажире, а тот пришлет открытку. Если близкий человек отправлялся куда-то пешком, родные стояли на пороге, пока был виден его силуэт или его тень, но он оставался с ними, а когда узнавали о его смерти или о том, что он подвергается опасности, все сочувствовали друг другу.

Вот что рассказал мне один диссидент из ФАТХа: