Влюбленный пленник

Между тем, только палестинскому населению оказывали хоть какую-то помощь в лагерях, которые поначалу называли «транзитными лагерями», «лагерями беженцев», за ними надзирала арабская полиция трех стран, которые этих беженцев приняли.

Я не могу объяснить, из чего именно выросло сопротивление, необходимо учитывать, что и сотен лет недостаточно для окончательного уничтожения народа: исток мятежа может быть скрытым и тайным, как исток Амазонки, который находится под землей. Где истоки Палестинской Революции? Какой географ способен их отыскать? но воды, что льются из этого истока, – новые воды и, возможно, живительные воды?

Некоторые читательницы-англичанки по-прежнему любят всё романтическое. Они много читают. Палестинское Сопротивление, похоже, имело и такую дополнительную функцию: дать целой планете живой пример рыцарского благородства. В Иорданию приезжают еще и с надеждой встретить Пардайяна[80].

Различные случайности, из которых будет состоять моя жизнь, оставив меня в этот мире, не позволяют мне изменить его, я стану лишь наблюдать, его, описывать, если смогу разгадать, и каждый фрагмент моей жизни окажется всего лишь работой по написанию – выбором слов, зачеркиванием, возможно, чтением задом наперед – каждого из эпизодов, не обязательно достоверных, если судить по фактам, которые зафиксирует мой взгляд, но таких, какие я отбираю сам, интерпретирую и классифицирую. Не будучи ни архивариусом, ни историком, я рассказываю свою жизнь лишь для того, чтобы поведать историю палестинцев.

Необычность моей ситуации видится мне теперь в три четверти, в профиль или со спины, потому что я в моем возрасте и с моим ростом никогда не вижу себя анфас, только со спины или в профиль, а собственные размеры определяю по направлению своих жестов или жестов фидаинов, сигарета перемещалась сверху вниз, зажигалка снизу вверх, и по траектории этих жестов я воссоздаю свой рост и местоположение в группе.

Как наступает африканская пустыня, отвоевывая все больше пространства, так и на весь мир тоже надвигалась своего рода пустыня: «братство ножей», чтобы отвести, изменить траекторию снаряда, несущего смерть, но оставалась эта вспышка, треугольник света на режущей пластинке, на лезвии, и его путь в желобке гильотины, утренние церемониалы, после которых вас уже никогда не отпустит непреодолимое влечение к деревянной вдове. Мне доводилось читать в романах, что некоторые мужчины (готовые принять смерть) могут погибнуть, ослепленные женским взглядом. В Шательро до сих пор есть витрина, где я увидел нож, довольно маленький, перочинный, который раскрывался, медленно, один за другим, показывая свои лезвия, угрожая поочередно всем сторонам света, всем сегментам города, ведь этот предмет поворачивался вокруг себя, бросая вызов северу, западу, югу, востоку, он угрожал улице, на которой я стоял, прилавку пекаря и – несколько мгновений спустя – самому магазину ножей. Каждое лезвие (или то, что его заменяло) имело определенную функцию, от смертоносного ножа – он мог пронзить грудь или спину и поразить сердце взрослого человека – до штопора, открыть бутылку красного вина в честь победы. Этот предмет с рукояткой из отполированного рога в закрытом виде казался безобидным, открытый, он разбухал так, что ему мог бы позавидовать дикобраз, этот ножик для изготовления поделок, миниатюрный и какой-то провинциальный, этот перочинный нож с сорока семью грозными лезвиями чем-то походил на палестинскую революцию: нечто маленькое, угрожающее всем направлениям – ваши журналисты написали бы «азимутам» —: Израилю, Америке, арабским монархиям; как ножик на витрине, она поворачивалась вокруг себя; её, как и его, никто не собирался покупать; но похоже, сегодня, все лезвия, кроме, пожалуй, зубочистки, заржавели. Зато другое оружие в полном порядке.

Пока она была живой и кровоточащей, новый и стремительный перочинный нож выбрасывал поочередно то смертоносное лезвие, то штопор, если палестинская революция отрезала меня от Европы и от Франции, значит, операция прошла успешно, так пусть она будет окончательной. Но что станет с самой революцией? Пока она не поддается этому безмятежному довольству ФНО[81]. Возможно, Алжир мечтал расшатать исламский мир, получилось что-то провинциальное. Палестинские руководители, похоже, устали. Более того: им всё надоело. Если в ком-то еще осталось энергия, ее хватает лишь на то, чтобы отслеживать на Бирже рост своих состояний.