Влюбленный пленник

«Блистательное одиночество», одно это выражение прекрасно показывает и характеризует Великобританию, оно же вполне подходит, когда говорят о палестинской революции, 1970–71-72–73 годы и дальше. То, что известно о ней из газет и радио, все эти напыщенные, забавные, циничные, трогательные истории, в сущности, нужны были, чтобы поддержать Израиль, Хусейна, западную демократию, все, что угодно, только не ООП. Она овладела вниманием и мыслями очень немногих читателей, но революция, этот живой организм, развивался сам по себе, несмотря на осторожную поддержку Советского Союза, Китая, Алжира с его военным министром Бумедьеном, мнимого содействия арабских государств – если не считать финансовую помощь короля Саудовской Аравии Фейсала, если не считать преданность и самоотверженность врачей всего мира, медсестер, правоведов, юристов, как правило, не имеющих средств, как тут не вспомнить отправку просроченных, выдохшихся лекарств, неэффективных порошков, бесполезных, а то и опасных, ничтожных, громоздких даров, всех этих «целебных средств», которые фармацевты, словно в насмешку, спихивали палестинскому Красному Полумесяцу. И в этом смятении и растерянности революция осталась одна, единое тело с почти невидимыми внутренними органами, тело, которое являло собой не соединение тел палестинцев, а результат определенного стечения обстоятельств. Циркуляция внутри этого тела была медленной, а циркуляция самого тела от сражения к сражению, от военного поражения к военному поражению, которые в европейских газетах иронично именовались «политическими или дипломатическими успехами», было настоящим разрушением тела, его крахом, его поражением от Иордании до Западного берега реки Иордан, от Сирии до Ливана; тело пошатнулось при сирийском вторжении в Ливан, не было убито в Бейруте и Шатиле, не похоронено в Триполи. Среди стольких врагов, желающих его уничтожить, тело еще стоит. Существует археология Сопротивления, ставшего в тридцатые годы Революцией. Она была молода. Помогать революционерам было довольно просто, стать палестинцем по-прежнему невозможно: одиночество блистательно, потому что это суть характера революции. При помощи арабских стран Америка хочет лишить ее корней.

Выше я говорил о вторжении сирийцев в Ливан в 1976. Кто помнит об этом? А про лагерь Тель-Заатар? Войска Хафеза аль-Асада, мусульманина алавита из Дамаска спустились по склонам горной цепи Антиливан, прошли до Сайды, которую, к счастью, защищал палестинский полковник. План был представлен на рассмотрение в ООП. У Саиды сходилось несколько дорог с севера и востока. Все они были перегорожены, кроме одной, по которой и устремились сирийские танки, прорвались прямо к казарме, здесь остановились, а когда прибыл последний танк, все они одновременно взлетели на воздух. Говорят, их было от тридцати двух до тридцати шести. План защиты Сайды был передан в ООП Абу Омаром. Но его автором считается полковник Абу Муса. Сегодня он главный у диссидентов ФАТХа, друг Хафеза аль-Асада. Выступает против Арафата.

С Махмудом Хамшари, прибывшим из Дамаска в день государственного переворота, осуществленного Хафезом аль-Асадом, мы поверили, что палестинские танки войдут в Иорданию, чтобы помочь фидаинам; так иракские танки перешли иракскую границу, а на следующий день вернулись обратно. Сегодня Дамаск и Багдад объясняют свое нападение и отступление на следующий же день обязательствами перед Советским Союзом, как Хусейн объясняет борьбу против фидаинов тем, что Израиль оккупировал Иорданию. Еще за несколько дней до этого я задал вопрос другу короля Хусейна:

– В самом деле, король получил угрожающее послание от Голды Мейер.

Тот же вопрос я задал одному дипломату, пребывающему в то время в Аммане:

– Никогда в жизни приказ сражаться с палестинцами не приходил из Вашингтона или Лондона.

Из Аммана в Дамаск через Даръа три-четыре часа пути. За нужными мне документами я отправился во Французский институт в Дамаске, где получил все необходимое после того, как меня расспросила, сурово глядя прямо в глаза, целая орава копов, после того, как я пробрался сквозь тесно сомкнутые группы бородатых и усатых всадников на невысоких лошадях. Это были горцы из окрестностей Алеппо, давно уже симпатизирующие Хафезу аль-Асаду. Дом нового Президента республики находился рядом с Французским институтом. Аль-Асад должен был произносить там речь. Директор пригласил меня на обед, и мы долго болтали, пили кофе. Я покинул здание. Всадники, за исключением нескольких, уехали тоже, но я столкнулся с двумя из них, они почему-то пустили своих коней по тротуару, по которому я шел:

– В чем дело? Вы что, с ума сошли?

– О, да вы говорите по-французски, мы тоже. Мы оберегаем коней от машин, они никогда столько не видели. Кони совсем обезумели.

– Откуда вы?

– Из одной деревни довольно далеко от Алеппо, но в том же направлении.

– И вы говорите по-французски?

– Я был унтер-офицером французской армии. Участвовал в восстании против друзов, против Султана аль-Атраша[79].

– И вы приехали с гор поддержать аль-Асада?