Влюбленный пленник

С юмором и серьезно, передавая людям на свободе рецепты блюд, о которых мечтал в своей камере, или бабушкиного варенья, что сохранила его память, вспоминая жену и свои ночи без женщин, Бобби Сил «призывал»: и слушавшие его черные приняли послание.

Когда вооруженные Черные Пантеры маршировали в Капитолии Сакраменто, намереваясь занять здание Ассамблеи, когда в Мехико их спортсмены, стоя на пьедестале, бросали вызов американскому гимну и флагу, когда их волосы, усы, бороды торчали дерзко и вызывающе, у власти находился президент Джонсон, он отдавал приказы о бомбардировке Вьетнама, а в Калифорнии группа черных мужчин и женщин – Пантеры – множили свои акции, действия, знаки, благодаря которым ничто уже не будет прежним.

Черные слова на белой американской странице кое-где стерлись и выцвели. Самые красивые исчезли, но именно они – исчезнувшие – составляют стихи – вернее, стихи в стихах. Если белые это страница, то черные это то, что на ней написано, то, что доносит смысл – не страницы или не только страницы. Белое, увеличивающееся в объеме, это основа страницы, грунтовка, поле страницы, а стихи написаны отсутствующими черными – вы скажете, «мертвыми», пусть так – отсутствующими, безымянными черными, их расположение, их компоновка и составляет стихи, чей смысл ускользает от меня, смысл, да, но не их подлинность.

И пусть будет правильно понято отсутствие или невидимость чернокожих: они остаются активными или, скорее, радиоактивными.

Когда зрение, слух, обоняние, вкус, осязание белых натыкались на всклокоченную шевелюру Пантер, их, белых, охватывала паника. Как защититься в метро, автобусе, кабинете, лифте от этой растительности, пружинистых волос, которые кажутся продолжением шерсти на лобке, эластичных, упругих, как и они сами? Смеясь, Пантеры несли на голове свою наэлектризованную, покрытую густыми волосами сексуальность. Чем могли ответить белые? постановлениями о благопристойном поведении? Да и как доказать факт страшного оскорбления, что дало бы право лишить растительности эти косматые, черные, к тому же, потные лица, где за каждым непослушным волоском, торчащим из черного подбородка, ухаживали, заботились, холили, словно от бороды зависело само выживание.

Драматичный, знакомый сюжет из жизни в гетто Алабамы: стоя на пустой площади, будь то ночью или днем, черный видит, как от тени сикоморы отделяется белый, потом еще один, потом еще и еще. У них светлые, коротко остриженные волосы, при ходьбе они поводят плечами в отличие от черных, которые покачивают бедрами. Они приближаются, якобы небрежно, и окружают его. Он хотел бы убежать, но ноги его не держат, закричать, но изо рта не вылетает ни звука: белые хохочут и уходят, они поставили на «свое» место негра, осмелившегося выйти в одиночку. В Йельском университете, когда в зал вошли семеро Пантер, приглашенных на конференцию, темой которой был арест Бобби Сила, три тысячи белых в аудитории стали тремя тысячами атакующих. Их круг сомкнулся вокруг Пантер, но вместо кулаков они выставили аргументы, отточенные в Европе, уже подготовленной тысячелетним христианством. Пантеры не принимали никаких правил:

– Вашим аргументам сперва мы противопоставим не противоположные аргументы, а смех и оскорбления. Вы свирепые спорщики, ваши железные богословы сокрушили тела и души. Наши тела и наши души. Мы будем вас оскорблять, и лишь затем станем говорить с вами. Когда вы будете повержены и разбиты, мы спокойно выскажем вам свои доводы. Спокойно и решительно.

Другой черный:

– Это не просто новая теория, якобы «более подлинная», чем предыдущие, но устраняя или просто отодвигая эти предыдущие, новая дарует радость, какую испытываешь, когда умирает слишком долго живший старик. Когда всё шатается, когда шатаются истины, бывшие когда-то непреложными, это смешно: значит, будем смеяться! Революция – самый радостный период жизни.

Всклокоченные волосы, африканские косички, бороды, усы, смех, крики, стальные взгляды, всё это тропическое буйство, которым наслаждались они сами, было словно подтверждением их существования, не позволяющим их опровергнуть.

– Мы решили быть такими, а вы увидите нас такими, какими мы себя покажем. Вы услышите то, что мы позволим вам услышать. Зрение опережает слух. Сначала черный цвет, затем наши украшения, и только потом американский язык, каким мы его переделали для себя, отчасти, чтобы самим забавляться, отчасти, чтобы досадить вам. Всё сказанное здесь пройдет через призму черного.

– Постараемся, чтобы новые истины накрыли собой старые. Вот увидите, как это смешно…