– Твоя взяла, – смирился Тома́. – Встретимся здесь после концерта и поедем ко мне. В этот раз я тебя выслушаю.
Отец обнял его, и Тома́ почувствовал его нежность. Поколебавшись, он тоже обнял отца – и ощутил непривычную живительную полноту чувств.
Водитель, наблюдавший за ним издали, тронулся с места, бормоча:
– Ох уж эти актеры! Те еще чудаки!
5
Отец дожидался его у служебного выхода, подпирая уличный фонарь. Тома́ застыл, любуясь неизменным отцовским плащом, из-под которого торчали фланелевые брюки и отменно надраенные мокасины. Раймон вскинул голову и встретил его ласковой улыбкой.
– Как ты отыграл? – спросил он.
– Без единой фальшивой ноты, – заверил его Тома́.
– Как твоя мать?
– Откуда ты знаешь, что она была у меня, если оставался снаружи?
– Я видел, как она входила, – смущенно ответил Раймон.
– Ладно, давай поторопимся, я устал.
Тома́ дошел до станции метро.
– Мы не поедем на такси? – испугался Раймон.
– Думаешь, я такой богач?
– Я рад бы был тебя выручить, да вот беда, мой банковский счет закрыт, – пошутил Раймон. – Терпеть не могу метро. Но раз у нас нет выбора…
Даже в этот поздний час поезд оказался набит битком. Тома́ сделал пересадку на станции «Вилье» и смог сидя проехать до остановки «Вокзал Сен-Лазар», где вошло много народу. Отец стоял с ним рядом, не испытывая необходимости держаться за поручень.
– Уступи место, – сказал он сыну шепотом, указывая глазами на пожилую пассажирку, которой было трудно стоять.
Тома́ послушно вскочил.
– Извините, задумался.
Женщина признательно улыбнулась и села.
– Спасибо, что подсказал, – тихо обратился он к отцу, – я ее действительно не заметил.
– Забей на старуху, с такими забитыми артериями она вот-вот сыграет в ящик, можешь поверить моему опыту. Ты полюбуйся на красотку напротив! Благодаря мне она обратила внимание на тебя, то есть на твою галантность. Она так улыбается, что стоит тебе молвить ей словечко – и дело в шляпе.
Тома́ предпочел промолчать, чтобы не сойти за сумасшедшего в многолюдном метро. На станции «Опера» красотка вышла. Хирург проводил ее раздосадованным взглядом.
– Куда ты смотришь? «Опера»! Вдруг она балерина?
– Если бы она вышла на «Сен-Лазар», то ты предположил бы, что она машинист тепловоза?
– Вы что-то сказали? – спросила его пожилая пассажирка.
– Нет, я разговариваю сам с собой, – виновато ответил он.
– Ничего особенного, со мной такое тоже часто бывает.
Отец укоризненно покачал головой.
Вернувшись домой, Тома́ с усталым вздохом повалился на диван.
– Мог бы хотя бы притвориться, что тебе приятно меня видеть, – упрекнул его Раймон.
– Приятно, а как же.
– Это признание равносильно согласию с тем, что я нахожусь здесь.
– Недели и месяцы после твоего ухода были нелегкими, но я уже начал привыкать к твоему отсутствию.
– Да уж, вижу.
– Ничего ты не видишь. Потеряв тебя, я провалился в бездну. Ты слышал, как я каялся перед твоей фотографией?
Вместо ответа на этот вопрос Раймон ласково улыбнулся сыну.
– Где ты был все это время?
– Сам не знаю. Мне самому было нелегко расстаться с жизнью, не говоря о том, чтобы потерять тебя.
– Как вообще живется там, на том свете?
– Тома́, – перешел отец на серьезный тон, – у меня нет права об этом рассказывать, но, если бы оно у меня и было, думаю, я не смог бы этого объяснить. Скажу так: там все по-другому.
– Ты счастлив… там, где находишься?
– Больше не мучаюсь ревматизмом, это уже кое-что. Если ты поможешь, я смогу быть счастливым.
– Если я помогу?..
– Я говорил, что мне нужно от тебя небольшое содействие.
– Это связано с той женщиной?
– С Камиллой! Я был бы тебе бесконечно признателен, если бы ты смог называть ее по имени, – ответил хирург, присаживаясь на клавиатуру пианино. – Как подумаю, сколько всего мы упустили, не пережили, сколько времени нам нужно наверстать…
– Да, знаю, и все это по моей вине, ты мне уже об этом говорил.
– Не только. Причина также в том, что в те времена такие вещи не практиковались.
– В общем, ты действительно явился, чтобы меня преследовать! Наверное, Сильвен недооценил масштаб ущерба.
– Наплюй на этого шарлатана. Ты сообщаешь ему, что видишь привидение, но он проявляет халатность, ограничивается салонной болтовней, даже не удосуживается тебя обследовать. Померить тебе давление ему и то было трудно! Если бы пациент, тем более друг пришел ко мне с такой жалобой, я бы немедленно распорядился сделать кучу анализов.
– Это врачебная рекомендация? Думаешь, мне надо бежать в больницу? – испуганно спросил Тома́.
– Да, рекомендация, но она относится к твоему дружку-психиатру. Сам ты в отличной форме, голова у тебя варит отменно. Думаешь, я не изучил твое состояние со всей дотошностью, как врач, с самого момента своего возвращения? Да, вид у тебя усталый, но в твоем возрасте не изнурять себя – значит наносить оскорбление жизни. Сам я в тридцать пять лет работал без передышки по двое суток и даже больше, и ничего, не умер.
– Так-таки не умер?