Влюбленный призрак

Они сидели бок о бок, храня молчание. Тома́ то и дело поглядывал на часы, и всякий раз отец тихо советовал ему не волноваться, она едет. Время шло, Раймон все больше веселел.

– Вот и она! – воскликнул он вдруг. – Встань, встреть ее, не развалишься, только отряхни песок со штанин.

На Манон были черные джинсы и белая приталенная блузка. На плече у нее висела большая льняная сумка, добавлявшая ее облику еще больше изящества.

– Я гнала как сумасшедшая, – сказала она, ставя сумку к ногам Тома́.

Он молча смотрел на нее. Она вернула ему его вчерашний поцелуй.

– Ты был прав, я все вспомнила. Ночью я прочла все мамины письма и твою записку, поэтому…

Она покосилась на две матерчатые сумки у их ног. Ручки сумок переплелись.

– Только я не знаю, как поступить, чтобы исполнить их волю, – призналась она.

Тома́ наклонился и достал урну своего отца. Манон взяла из сумки урну своей матери.

– Я съездила в родительский дом, чтобы забрать ее для их последнего путешествия. Папа ничего не желал слышать, но я не оставила ему выбора. Мы поспорили, он будет на меня зол несколько недель, но потом успокоится. Он никогда не мог долго сопротивляться своей дочери. Может, надо произнести какие-то слова? – взволнованно спросила она.

Раймон дал Тома́ понять, что это лишнее, потому что время поджимает. Но на этот раз Тома́ проявил упрямство.

– Никто не может требовать, чтобы вы хоронили своих родителей дважды, даже они сами. Мы поступим гораздо веселее.

– Он здесь? – спросила Манон.

Тома́ ответил утвердительным кивком. Раймон следил за ними с растущим нетерпением.

– Ты видишь и мою маму тоже?

– Нет, но отец дает мне понять, что она тоже здесь. Откроем урны, время пришло.

Так они и поступили, проявляя бесконечную осторожность. Тома́ пересыпал прах отца в урну Камиллы и громко провозгласил:

– Властью, врученной нам вами, объявляем вас соединенными навеки!

Манон было забавно за ним наблюдать.

– Ты забыл предложить им поцеловаться, не нарушай традицию, – подсказала она.

И тогда Тома́ встряхнул урну, как просил его отец.

В тот момент, когда Манон развеяла пепел, на пляже возникла фигура Камиллы.

Она радостно бросилась к своему летнему спутнику и повисла у него на шее.

– Полагаю, что с поцелуем эти двое справились… – засвидетельствовал Тома́.

Камилла и Раймон повернулись к своим детям. Оба святились счастьем, Тома́ тоже не удержался от улыбки. Манон не сводила с него взгляд.

Постепенно две фигуры растаяли вдали. Прежде чем исчезнуть, Раймон попросил Камиллу подождать, он должен был что-то сказать сыну напоследок, несколько слов, важных для них обоих.

Он подошел к Тома́ и прошептал ему на ухо:

– Я кое-что знаю, тебе нелишне будет это услышать. Это – главное, и ответ на твой вопрос настолько очевиден, что я удивляюсь, почему так долго не мог его нащупать. Долой стыд, пускай проваливает к дьяволу! Я отправляюсь в рай, потому что люблю тебя, сынок. Это и есть «быть отцом», и я – твой отец навечно, навсегда.

Эпилог

День спустя, совершив три авиаперелета, Тома́ вышел на сцену Варшавской оперы и сел за рояль.

В этот вечер он опять играл Рахманинова, но на этот раз Второй концерт увлек его гораздо дальше русских равнин и Сибири – через Тихий океан, на калифорнийский пляж Бейкер-бич.

Начиная вторую часть, он взял неверную ноту, чем возмутил дирижера.

Потребность бросить взгляд в зал была так сильна, что Тома́ не справился с собой.

В третьем ряду сидела Манон.

Спасибо

Раймону.

Полине, Луи, Жоржу и Клеа.

Даниэль и Лоррен.

Сюзанне Леа.

Эмманюэль Ардуэн.

Сесиль Буайе-Ренж, Антуану Каро.

Жюльетт Дюшмен, Сандрин Перье-Реплен, Летиции Бовиллен, Сильви Бардо, Лидии Леруа, Жоэлю Ренода, Селин Шифле, всей команде издательства Robert Laffont.

Полин Норман, Мари-Эв Прово, Жану Бушару.

Леонару Антони, Себастьену Кано, Марку Кесслеру, Ксавьер Жарти, Жюльену Сальте де Сабле д’Эстьеру, Кароль Дельмон.

Дэвон Холлидей, Ноа Розен, Керри Гленкорсу.

Брижит Фориссье, Саре Альтенло.

Джору Гуэдра.

Эрику и Мигелю.

Жилю и Карине.