– Недурная работа, – похвалил он. – Мастерское владение тушью, тонкое чувство цвета. Если ищешь подарок для матери, то лучше этого не найти: он тебя не разорит, а ей наверняка доставит удовольствие.
Тома́ повернулся к отцу:
– Немедленно уймись!
– Опять я что-то натворил?
– Ты говоришь за меня, читаешь мои мысли. Вот тут, – он указал на свой лоб, – пролегает граница, которую я тебе запрещаю переступать!
– Ты что, параноик? За кого ты меня принимаешь? За ангела со сверхъестественными способностями? Очень лестно, конечно, я весьма тебе благодарен, но ты попал пальцем в небо. Я всего-навсего твой отец.
– А твои проказы в самолете? Это что, нормально?
– Я говорил твоим голосом, но, поверь, я понятия не имею, как это происходит. Наверное, неотложность ситуации придала мне крылья. Если бы пришлось повторить, я бы не сумел. Взгляни, какая роскошная погода, а ты вместо того, чтобы ей воспользоваться, шатаешься по магазинам. Немудрено, что я решил, что ты хочешь что-то купить. Ты холост, значит, кому будет предназначен подарок, если не твоей матери? Необязательно быть привидением, чтобы догадаться. Вот я и реабилитирован. Ну что, покупаешь эту акварель?
Тома́ покинул магазин с картиной под мышкой. Пройдя еще несколько шагов, он уселся на террасе Perry’s, одного из старейших ресторанов Сан-Франциско, и заказал себе пиво.
– Твоя мать будет довольна, – сказал Раймон, глядя на пакет у ног Тома́. – Хотя я бы, конечно, предпочел, чтобы это был подарок для твоей возлюбленной.
– У тебя замшелая терминология.
– Ничего подобного, очаровательное словечко! Ну что за удовольствие в одиночестве? Тоска смертная!
– Не тебе об этом говорить. Тебе никогда не приходило в голову, что развод родителей мог повлиять на мое отношение к супружеству?
– Я тебя умоляю, не изображай передо мной жертву. Если ты боишься серьезных отношений, то только потому, что для тебя приоритетна карьера, музыка, гастроли… Не заставляй обвинять тебя в эгоизме! Закажи еды, нехорошо ложиться спать на пустой желудок.
– Ммм…
– Как мне надоело твое мычание!
– Ты сам спишь ночами? – поинтересовался Тома́.
– Для меня ночь мало отличается от дня, но само понятие вечного покоя – это, конечно, гигантское жульничество.
– Я думал, тебе нельзя так со мной откровенничать.
– Я не выдаю секретов, ты же сам сделал этот вывод. Никто не станет упрекать меня за общение с сыном. Ну а если я оступлюсь, останется одно – уповать на твою сдержанность.
– Кому я могу рассказать о происходящем со мной, не выставляя себя по меньшей мере фантазером или психом?
– Не скажи, рано или поздно ты кого-то повстречаешь, и вместе вы изобретете замечательную историю, вот увидишь; ты сможешь всем с ней делиться, даже самыми безумными своими мыслями.
– Прямо как ты с Камиллой?
– С твоей матерью.
Изучив меню, Раймон посоветовал остановиться на гамбургере: по его мнению, в путешествии следовало отдавать предпочтение местной кухне.
Тома́ тем не менее заказал салат.
– Я понял, в чем твоя проблема, сынок: ты мало смеешься.
– Заранее знаю продолжение: мы живем только раз.
– А вот и нет, это еще одно гигантское жульничество. Правда в другом: это умираем мы только раз, а живем каждый день. Так что советую тебе сменить похоронный вид на жизнерадостный.
– Я репетировал свою послезавтрашнюю роль, мне не хочется тебя разочаровать, – объяснил Тома́, кладя руку отцу на плечо.
На взгляд официантки, этот посетитель вел себя странно: он обнимал пустой стул.
9
У жителей Кармела, прибрежного городка в полутора сотнях километров южнее Сан-Франциско, принято собираться вечером на пляже для проводов солнца, погружающегося в океан. В самом Сан-Франциско очень зрелищные зори. Ранним утром мост «Золотые ворота» исчезает в тумане, затягивающем залив и город до самой марины – стоянки для яхт, объяснял Артур, хозяин дома на Грин-стрит.
Солнце медленно просачивается сквозь эту пелену, заливая тихоокеанские пляжи медовым светом. Когда его лучи пробиваются к кварталу Кастро, туман начинает отступать вместе с отливом.
Артур посоветовал Тома́ встать пораньше и полюбоваться видами с холмов-близнецов Твин Пикс. Он даже предложил воспользоваться его машиной. Проснувшись при первых проблесках рассвета, Тома́ решил последовать доброму совету.
Он вышел в сад, вдохнул полной грудью сильный запах вспаханной земли. «Сааб» ждал его перед домом. Тома́ достал из кармана полученный накануне от Артура ключ зажигания. Отец расположился на заднем сиденье, заявив, что всегда мечтал иметь личного водителя.
– На свою зарплату врача я не мог позволить себе этой роскоши. А главное, когда тебя везет сын, это радует.
– Если хочешь, можешь разлечься на капоте, мне все равно.
– Сдавай назад медленно, здесь очень чувствительная коробка передач.
– С каких пор ты разбираешься в автомобилях? – удивленно спросил Тома́.
– Представь, у меня был в точности такой же «сааб», ты тогда еще не родился. На нем я возил твою мать в Тоскану. Она была оливковая – машина, а не твоя мать. Жанна терпеть не могла этот цвет, но ценила удобство сидений.