Влюбленный Шекспир

— Кстати, возвращаясь к твоей пьесе про Тита, — продолжил Эссекс, не обращая внимания на эпитафию Флорио. — Думаю, что в ней кое-чего не хватает. Например, педерастов и сцен совокупления с трупами. Но все остальное есть. Я видел, как играют Сенеку итальянцы, но ты пошел еще дальше. Что же до французского, Гарнье и всего остального… это не имеет значения. Мы уже увидели, что ты из себя представляешь. Обыкновенный клерк, лысеющий и довольно дерзкий. Что правда, то правда, в дерзости тебе не откажешь. Я дам тебе пенни, заслужил. — И затем, обращаясь к Саутгемптону, он со смехом сказал: — Ну, я выиграл наше пари, так что теперь мы можем его отпустить, пусть возвращается в свою берлогу. Теперь ты убедился, что эти актеры-стихоплеты не представляют собой особую разновидность животных. — Для Уильяма, он пояснил: — Его светлость полагали, что сочинитель непременно должен быть огромным горластым головорезом вроде этого безбожника… ну этого, как его… Мерлин… Марлин… Короче, не важно. Теперь он понял, что ты совсем не такой.

Уильям нахмурился.

— Милорд, а где вы видели эту пьесу? Насколько мне известно, ее не играли при дворе…

— Тс-с, — зашипел Эссекс, — об этом не стоит говорить вслух. Повсюду ходят шпионы, а у стен есть уши. Никогда не знаешь, кто в следующий момент попадется тебе навстречу. Или окажется в толпе зрителей. И кто из них, — сказал он, многозначительно взглянув на Саутгемптона, — является женой самого завидного красавчика.

Саутгемптон густо покраснел. Эссекс снова негромко засмеялся, и этот смех заставил Уильяма вздрогнуть; по спине у него побежали мурашки.

— Нам пора возращаться в Холборн, — напомнил Саутгемптон, Эссекс зевнул и сладко потянулся.

— Вообще-то сначала мне не мешало бы отлить. — Он встал и едва не упал: он был сильно пьян. — Я бы, конечно, мог залить этот огонь, но терпеть не могу, когда шипят угли. — И, зевая, он вышел из ложи.

Уильям нервно сглотнул. Внезапно ему на ум пришла одна совершенно бредовая идея, и он робко взглянул на молодого джентльмена, со скучающим видом развалившегося на стуле. А затем набрался смелости и сказал: —

— Милорд, могу я попросить вас об одном одолжении?

— О Боже мой, неужели на всем белом свете нет такого человека, которому от меня ничего не было бы нужно? Ну все, просто все хотят меня использовать. И не только мужчины, но и женщины тоже.

— То, о чем я хочу вас просить, не будет стоить вашей светлости ровным счетом ничего. Это даже может принести славу и почести вашей светлости. Не соблаговолите ли вы принять посвященную вам поэму?

— Ну вот, опять стихи… Всегда так. И что, хорошая поэма?

— Она еще не закончена, но это будут замечательные стихи. История о Венере и Адонисе.

— Старье. Неужели нельзя написать о чем-нибудь новеньком? Ну как, Флорио, — спросил Саутгемптон, — согласимся, или же пусть он встает в конец длинной очереди просителей?

— Ничего плохого в этом нет, — пожал плечами Флорио. — Если, конечно, это приличная поэма, а не похабные вирши.

— Вот против похабства-то я ничего и не имею. Но я терпеть не могу скуки!

Уильям с горечью глядел на этого Адониса — такого апатичного, пресыщенного всем, что мог дать ему его мир. Он представил себе, как набрасывается на этого мальчишку, срывает с него шелка и драгоценности и начинает пороть, пороть до тех пор, пока тот не закричит и не запросит пощады. Ну держись, щенок, я тебя еще исполосую вдоль и поперек…

— Скука поражает лишь праздные умы, — неожиданно громко сказал Уильям. (Саутгемптон удивленно посмотрел на него.) И затем, уже тише, добавил: — Прошу извинить мне эту дерзость, ваша светлость.

— Да-да, проси. А то я и обидеться могу. — Саутгемптон отвел свой лисий взгляд. — Кажется, если не ошибаюсь, в той книжонке говорилось о сердце лицедея в тигровой шкуре. Ладно» мастер Потрясатель Сцены, мы соблаговолим принять вашу поэму. — Он щелкнул пальцами, подзывая к себе хихикающих пажей.

— Но прежде, чем мы отсюда уедем, вы все-таки выпьете стаканчик вина.

ГЛАВА 2

«И вы, Уилл, выпьете стаканчик вина… И ты, Уилл…»