Влюбленный

Что это? Никого нет, а голоса слышатся так явственно. Совсем близко. Я обвела взглядом помещение и вдруг заметила в потолке большую щель и за нею какое‑то движение. Да, конечно, там ведь второй этаж, видно, склад или каморка. К женским голосам примешался мужской, позвал их, и вскоре стихли и движения, и голоса.

Я лежала на мокром цементном полу, понимала, что нужно подняться, но не могла, не было сил. Наконец с трудом оторвала тяжелую, как чугун, голову, но она снова бессильно упала… Жить не хотелось. Незачем было жить. «Повеситься! — промелькнуло в голове. — Да, да! Вон крюк». Я нащупала на полу ремешок от юбки. «Ну, вот и хорошо!» Только бы добраться до крюка. У Меня появилась цель, задача, она придала мне сил. превозмогая боль, я кое — как поднялась на колени, потом, ухватившись за край бочки, подтянула себя, поднялась на ноги. руку обдало прохладной водой. Я Взглянула на свое отражение в бочке. сосредоточенное, слегка опухшее лицо девушки. «Да ведь она любит жизнь, эта Галя! Она любит все возвышенное, чистое, — звучал внутри мой собственный голос. — КТО сказал, что это конец? Разве этого конца ждут от меня мои друзья, Илья, тетя Марфа?»

— Нет, нет, — прошептала я вслух, — я не умру. Я — Мать, во Мне новая жизнь.

Мне стало немного легче дышать. Я сполоснула лицо. Смыла с тела грязь. Выстирала кофту и белый платочек. Вытерла травой туфли. На мокрую еще кофту накинула жакет, разгладив белый воротничок поверх жакета. Уложила волосы на немецкий манер.

— Если поведут на расстрел, умру с достоинством, гордо!

Когда меня вывели на улицу, немцы во дворе повернулись ко мне и застыли в недоумении. Они, наверное, ожидали увидеть сломленную, замученную женщину. Из Бани же вышла причесанная, умытая, полная сил и уверенности в себе девушка.

У Штаба Сс Возле дуплистого дерева стоял пожилой немец. Он Держал в руке котелок с завтраком и несколько раз едва заметно кивнул, не то здороваясь, не то подбадривая. Да, конечно, это мой ночНой отец. Я улыбнулась ему. И он слегка улыбнулся — мне показалось, с облегчением.

Меня подвели к роскошному автомобилю.

— Ого, какой почет! — Сказала я немцам, которые любезно поддерживали меня за локти, сажая на мягкое сиденье. — куда поедем? — поинтересовалась я. — на прогулку?

Один из офицеров уселся рядом со мной и, прижимая к груди объемистый пакет, бросил водителю:

— В Штаб армии, к генералу.

— Ну — у? Это за какие же заслуги в штаб армии? И правда, к генералу?

Тронулись. Попутчики молчали. Но я не унималась и без конца о чем‑то тараторила. Рассказывала о своем Вилли. Пела.

Въехали на огромный холм. Внизу, в долине, живописное село, с рекой посредине.

— Где это мы?

— Петровское, Харьковской… — буркнул шофер.

— А это река Донец?

Шофер кивнул.

Удобно раскинувшись на сиденье, я сделала рукой широкий жест — указала немцам на другой берег реки и без нажима, просто сказала:

— Если Бы не фронт, то через час была бы дома. Мой дом во — о-он там, за Донцом. Видите?

Немцы равнодушно посмотрели, куда я показала, промолчали.

Мы удалялись от фронта, углублялись в тыл.

Вдали показалось селение. Немцы зашевелились, стали оправлять форму. А шофер сказал:

— Грушеваха. Штаб армии. С генералом будешь разговаривать.

— А ГЕНЕРАЛ молодой? — оживилась я. — С ним можно переспать? Он красивый?

Немцы рассмеялись:

— Генерал тебе сделает пух — пух! Смерть!

— Нет, генерал не глупый, он поймет, что я люблю жизнь, я немцев люблю!

— Катя — партизан! Диверсант!

— Нет не партизан! Я люблю моего Вилли!

Генералу было лет пятьдесят пять. Спокойное округлое лицо, небольшого роста, коренастый. На груди кресты и еще какие‑то знаки. Лицо строгое, но глаза добродушные.

Кроме генерала, в комнате находился еще один человек. Типично русский: блондин, голубые глаза. но если русский, почему немецкий Офицер?

Генерал за все время ни разу не поднялся из‑за стола, офицер жё ходил по комнате и задавал вопросы, ответы переводил генералу.

Я отвечала на украинском языке. Я знала, что украинский язык в разговорной речи более прост и, пользуясь некоторыми словечками, оборотами, интонациями, можно добиться того, что тебя примут за малограмотную.

— Я ШЛА домой, в Граково…

— Там же фронт. Убьют! — сказал блондин.

— Чего убьют? Я им ничего не сделала.

— Ты идешь с немецкой стороны. Русские будут допрашивать тебя, спрашивать о расположении немецких войск, складов.

— А я не смотрела, где склады. Мне склады не нужны. И фронт мне не нужен. Я любила Вилли, жду от него ребенка. Когда он на фронт поехал, я пошла к себе домой, в Граково.

Я Видела, что по мере моего рассказа генерал смягчался. Но Блондин был суров.

— Ты шпионка! Мы знаем всё! Ты советская разведчица! Из Кривого Рога ты несешь русским сведения о том, где находятся военные объекты наших войск. Не прикидывайся дурочкой! Мы направим тебя сейчас в Кривой Рог, в гестапо. Там узнают, кто тебя послал и с какой целью.

Я заплакала:

— Генерал, и вы, господин. Смилуйтесь надо мной. Я ни в чем не виновата. Я люблю немцев, я люблю Вилли, очень люблю. Мне тяжело, я беременна. Не отправляйте!

Блондин подошел ко мне вплотную: