Влюбляясь в Бентли

— После смерти бабушки то, что она всегда говорила о Боге, осталось со мной. — Я сосредоточенно смотрю на стол, стыдясь того, что мне потребовалось столько времени, чтобы понять, что именно бабушка пыталась мне сказать. — Я поняла это только в четырнадцать лет. Однажды, когда занималась резьбой, я порезала себе палец разделочным ножом. Это было ошеломляюще. Не боль, а все воспоминания и слова, которые я слышала, навалились на меня. Я не могла дышать. В тот день мы с мамой ужасно поссорились. Сейчас, оглядываясь назад, я уверена, что у меня был приступ паники. Поэтому я молилась. Я молилась о Божьем прощении. Я приняла Иисуса в свое сердце. И весь этот страх ушел. — Я поднимаю глаза на Шарлотту. — Я на сто процентов уверена, что в тот день я доверилась Иисусу как своему Спасителю. Я верила, что Он умер на кресте за мои грехи. Я знаю, что в тот день я была спасена, но я ожидала…

— Чего ты ожидала? Сильного штормового ветра? Вспышки яркого света?

— Нет. — Я смеюсь. — Знаю, что это не так. Но я думала, что после этого будет легче. Я думала, что мы с мамой станем ближе, что наши проблемы исчезнут. Думала, что не буду тосковать по ней, как раньше. Я думала, что я… не знаю… я думала, что обрету мгновенный покой. — Я выпрямилась в кресле, положив руки на столешницу. — В тот день я почувствовала, что во мне что-то изменилось, но в то же время я осталась прежней. Значит ли это, что я не спасена… потому что я все еще остаюсь собой? Старая я?

— Вот, дай мне свою руку, — говорит Шарлотта, протягивая руку через стол. Ее рука тверда, но нежно держит мою. Она пристально смотрит мне в глаза, выражение ее лица мягкое и серьезное одновременно. — Помнишь, я говорила о душевных ранах? — Я киваю.

— Они есть у каждого из нас. Когда ребенок плачет, а мама не приходит, не берет его на руки, не утешает — это душевная рана. Это любовь и принятие, которых нам не хватило в детстве. Шрамы. Пережитые обиды накапливаются, наслаиваясь друг на друга. Эти обиды формируют нас и обусловливают то, как, по нашему мнению, мы должны реагировать на обиду. Возьмем, к примеру, Стерлинга… Я не знаю его от Адама, но могу поспорить, что в детстве он чувствовал себя нелюбимым. Те стены, о которых я говорила, которыми Стерлинг окружил себя, существуют для того, чтобы защитить его от повторного ощущения нелюбви, хотя он продолжает чувствовать себя таковым. Теперь слушай внимательно. Это способ дьявола держать нас в неведении. Была ли ты спасена в тот день? Если ты полностью поверила и приняла Иисуса, умершего за тебя на кресте, то да. Но твои глубокие душевные раны говорят громче, чем дух. Ты все еще жаждешь того же исцеления, и это держит тебя в постоянном напряжении. — Она усмехается. — Дьявол хитер, не правда ли? Подумай вот о чем… Если бы я осталась там, где была, «гоняясь за своим хвостом», все еще поглощенная своими обидами и неудачами, сидела бы я сейчас здесь и разговаривала с тобой? Дьявол не хочет, чтобы ты развивалась как христианка, Тори. Да. Ты можешь быть спасена и все еще быть настолько озабоченной прошлым, что люди, на которых ты должна повлиять, так и не увидят Божьего дара.

На меня нахлынули эмоции. Я не могу сдержать рыданий. Мои плечи трясутся.

— Мне очень жаль, — прохрипела я. Ее рука сжимает мою.

— Не надо. Я все понимаю. Я все еще плачу. Я все еще борюсь со своим прошлым, но не позволяю ему поглотить меня: ненависть, гнев, злость, обида. Я не хочу давать дьяволу власть управлять мной, а он использует именно эти вещи.

— Мне, наверное, пора выходить, чтобы не опоздать на самолет, — говорит Шарлотта с искрой извинения в глазах. Она отпускает мои руки. Ее кресло скрипит, когда она собирается встать, и я паникую. У меня столько вопросов, которые я хочу ей задать: о самоубийстве моей бабушки. О том, что мне делать со Стерлингом. Мне нужен совет матери. Какое-то руководство. У меня мало времени, чтобы задать последний вопрос. Это будет прошлое или настоящее? Прошлое? Или настоящее?

Я оглядываюсь через плечо на Стерлинга, потерявшего сознание на кровати.

— Последний вопрос? — Шарлотта кивает.

— Что случилось с вашим мужем?

Подумав немного, она откинулась в кресле, сложив руки на груди.