Влюбляясь в Бентли

— Формально, на бумаге, он никогда не был моим мужем, но в моем сердце он им был. — Она покачала головой, тяжело сглотнув. — Джеймс не хотел меняться, даже после рождения Джона. Он наслаждался своей жизнью, хотя она убивала его… нас. — На ее глаза навернулись слезы; я вижу, что ей больно об этом говорить. — Он хотел, чтобы мы продолжали вести тот же образ жизни, что и раньше. Однажды ночью, когда все стало совсем плохо — как у Стерлинга, я была вся в собственной рвоте и в позоре, — я упала на колени и покорилась Божьему замыслу в отношении меня. Мне было все равно, что это означает, от чего я откажусь — все было лучше, чем то, как я жила раньше. Я надеялась, что в этот план войдет отец Джона, но, очевидно, этого не произошло. — Она выдохнула долгий вздох. — Я не знаю, где сейчас Джеймс. Возможно, в тюрьме или мертв, если только он не осознал, что то, что он делает, ведет в никуда. — Она пожимает плечами, притворяясь, что это все еще не ранит. — Кто знает?..

— Боже, — говорю я, морщась на случай, если это плохой юмор.

Она откидывает назад голову и смеется.

— Ты права. Только Бог знает, что делает мой бывший муж.

— Мне очень жаль… отца Джона. Я могу только представить, как это больно: иметь ребенка от кого-то, а потом он не хочет быть частью этого.

— Все в порядке. Я уже давно смирилась с тем, что мне подвластно, а что нет. Возможно, вам придется прийти к такому же выводу. Я могу сказать, что Стерлинг не поддается твоему контролю. Ты не можешь его исправить. Иногда самый бескорыстный поступок, который мы можем совершить, — это уйти, предоставив любимому человеку шанс разобраться во всем самому. Иногда мы только мешаем. Иногда они так и не понимают этого. — Она смотрит на часы и гримасничает. — Я опоздаю на самолет, если не уйду сейчас.

Мы обе встаем. Я провожаю ее до двери, меня тошнит от ее слов об уходе.

— С тобой все будет в порядке? — спрашивает она, притягивая меня к себе и обнимая.

— Да. Со мной все будет хорошо. — Я почти говорю, что худшее уже позади, но останавливаю себя. — Спасибо, что пришла проведать его. — Она отстраняется, изучая мое лицо.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — Я принудительно улыбаюсь.

— Уверена.

Кроме разбитого сердца…

Глава 34

Опасно любить

Виктория

Опустившись на край кровати, я смотрю на него. В груди все сжалось. Как я могу испытывать такие глубокие чувства к человеку, которого только что встретила? Я не могу представить, что оставлю его, не сейчас. Это ужасно. Нуждаться в нем. Хотеть его.

От него захватывает дух; все мускулы и грех. Это опьяняет, настолько, что иногда я чувствую себя пьяной, когда нахожусь рядом с ним.

Я где-то слышала, что самая желанная форма лица — квадратная. Теперь я в это верю. Стерлинг — тому доказательство. Я протягиваю руку, кончиками пальцев наслаждаясь грубой щетиной вдоль его сильной челюсти, наклоном его носа и полными темными бровями над глазами, которые направлены в самую глубину моего сердца. Я могла бы сидеть здесь и смотреть на него часами, днями, неделями, фантазируя о том, что этот прекрасный парень влюблен в меня.

Но это не сделает его таковым.

Я легла, вытянувшись рядом с ним, положив голову на его руку и вдыхая его дыхание.

Вечернее солнце проникает сквозь ряд окон в пол вдоль наружной стены квартиры, отблескивая на черной глянцевой краске рояля. Меня тянет к нему, я чувствую ту же тягу, что и к Стерлингу. Даже несмотря на всю одежду, которую купил мне Стерлинг, я все равно предпочитаю носить его футболки и боксеры. Мне нравится быть одетой в его запах. Это не подавляющий запах одеколона, а скорее запах чистоты, мыла и смягчителя ткани.

Я задерживаюсь возле рояля, его рубашка щекочет мои голые бедра. Под моими босыми ногами прохладное дерево. Квартира Стерлинга расположена так высоко, что никто не сможет заглянуть в окна, даже если захочет. Мой указательный палец касается одной из клавиш из слоновой кости, и звук прорывается сквозь тишину в квартире. Я оглядываюсь через плечо на Стерлинга, который спит на кровати, и опускаюсь на скамейку. И снова мои пальцы скользят по клавишам: одна за другой, черная, потом слоновая, слоновая, потом черная, восхищаясь уникальным звучанием каждой из них.

Единственная песня, которую я умею играть, — «У Мэри был маленький ягненок». Знаю, не впечатляет, но в молодости мне казалось, что это впечатляет. Снова нажимая на тонкие черные клавиши, я решаю, что к чему, и расставляю пальцы. «У Мэри был маленький ягненок» раздается в тишине. Я играю ее один раз, а в следующий раз, чувствуя себя более уверенно, немного меняю ее.

Уверена, что то, что я провожу время за чем-то другим, кроме наблюдения за сном Стерлинга, — это хорошо. Стерлинг спит так крепко, спокойно, ведь рвота прошла, а боли утихли. Улыбка кривит мои губы. С каждым днем ему становится лучше, он становится сильнее.