Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

«Четыре пятилетки застоя», как потом назвали эпоху Брежнева-Андропова-Черненко, были четырьмя пятилетками нацификации общественного сознания путем нагнетания ненависти к «сионизму»; в этом деле застоя не было. Коэффициент полезного действия красно-коричневой пропаганды не был высоким (люди перестали верить официозу), но не нулевым. Как только вожжи стали выскальзывать из ослабевших рук власти, «посев научный дал всходы на ниве народной». Навстречу насаждавшейся сверху сионологии жадно потянулась митинговая поросль «национально-патриотического» общества «Память», «Русское национальное единство» Баркашова. Того же происхождения национал-большевизм Зюганова-Макашова и не примкнувшего к ним Лимонова, «либерализм» Жириновского. Книжные лотки и прилавки густо усеяли, словно грибы после хорошего дождичка, бессчетные переиздания «Протоколов сионских мудрецов», гитлеровской «Майн кампф», «Записки о ритуальных убийствах», газета «Завтра» и сотни похожих изданий. Незащищенное сознание россиян отравляют мегатонны печатной продукции типа, к примеру, брошюры под названием «Страшен гитлеризм, но сионизм страшнее».[712] Правозащитников и антифашистов, запугивают на интернет-сайтах Национал-Державной Партии и других подобных организаций, а тех, кого не удается запугать, убивают — при полной глухоте и слепоте правоохранительных органов, «расследующих» преступления ненависти.[713]

В книге А. И. Солженицына тема сионологии и того, как она калечила и продолжает калечить души евреев, русских и представителей всех других национальностей России, не затронута. Автор избавил себя от этого сюжета, передвинув хронологически рамки повествования. Им был обещан труд, охватывающий двести лет российской истории; на обложке первого тома точно обозначены сроки: 1795–1995. Но во втором томе повествование доведено до 1972 года, а даты на обложке не обозначены. В интервью Солженицына газете «Московские новости» сдвиг хронологических рамок объяснен тем, что писать историю современности невозможно. Мягко говоря, это не звучит убедительно. В самой книге объяснение иное, но еще более шаткое:

«Я не сразу оценил тот отчетливый исторический рубеж, который положила широкая эмиграция евреев из СССР, начавшаяся в 70-х годах XX века, — как раз к 200-летию пребывания евреев в России, — и ставшая вполне свободной к 1987. Этот рубеж впервые отменил недобровольность состояния российских евреев: они более не прикреплены к жизни здесь, их ждет Израиль, им доступны все страны мира. Ясно обозначившийся этот рубеж внес поправку в мой план довести повествование до середины 90-х годов — ибо замысел книги исчерпан: с момента Исхода исчезает и уникальность русско-еврейской переплетенности» (т. II, стр. 522).

Если так, то не за чем было Александру Исаевичу писать весь первый том дилогии: чему-чему, а выезду евреев из России царская власть не препятствовала, напротив, всячески поощряла и понуждала. Как формулировал К. П. Победоносцев, раскинувший крыла над двумя последними царствованиями, «западная граница для евреев открыта». Ненужным оказывается и добрая треть второго тома: первые четыре главы в нем охватывают времена революции и гражданской войны, когда евреев не только не удерживали, но половину их оставили за кордоном; а пятая глава и вовсе посвящена зарубежью, где русско-еврейская переплетенность, разумеется, сохранялась, но не из-за отсутствия добровольности.

Выходит, что две трети двухтомника посвящены тому, о чем, по поздней переоценке автором собственного замысла, вообще не надо было писать. Зато «недобровольное пребывание евреев в России» им произвольно укорочено на два десятка лет: ведь период «недобровольности» завершился не в начале 1970-х годов, а в конце 1980-х (даже в начале 1990-х). Сам Солженицын называет рубежным 1987-й год, что тоже несколько преждевременно: в том году из СССР выехало чуть больше восьми тысяч евреев, а в следующем, 1988, меньше девятнадцати тысяч,[714] — ничтожная доля по сравнению с сотнями тысяч, которые рвались уехать. И в 1989 году (падение Берлинской стены и бархатные революции в Восточной Европе) ворота открылись еще не настежь. Свобода эмиграции пришла после провала ГКЧП и падения коммунистического режима. Но тогда не только евреи, а все граждане России обрели свободу ее покидать и возвращаться в нее.