Вместе с комиссаром

«А почему бы… да и не так…» — думалось иной раз Антону. И он видел Дороту на своем дворе… И на сердце становилось тревожно и жарко, когда представлял, как смеется она у него под окном. Да и Верочка не помешает… Но дальше мечтаний Антон не шел, он не обмолвился об этом и Дороте при встречах. Не показывался он и на деревенских гулянках, хотя и скучал по ней. А она всегда там бывала. Так и остался он «Затишком». Без всяких перемен шла его жизнь.

И вдруг все перевернулось. Крепко всполошила война деревенскую тишину. Не только растревожились люди, но, казалось, и хаты встопорщились, насторожились. Все чаще слышались вопли и плач. Парни пошли в солдаты. Сзади шел за ними и Антон Ясень. Может быть, потому он отставал, что провожала его, прихрамывая, мать. Люди видели, как, попрощавшись с сыном у высокого камня, уголком платочка вытирала она глаза и долго глядела вслед. И когда какая-то неугомонная болтушка попробовала бросить:

— Ишь ты, и Затишек пошел, вот задаст фашистам жару!.. — маленькая Дорота так цыкнула, что шутница даже отскочила. А Антону, который оглянулся в последний раз на прощание, показалось, что он видит слезы на глазах не только у матери, но и у Дороты.

Через несколько дней пришли немцы. И хотя в деревне они не задержались, а оставили небольшой гарнизон в ближайшем местечке, все равно спокойной жизни не стало. Потянулись долгие, мучительные дни. То и дело налетали из местечка и немцы и полицаи, грабили все, что им вздумается. Где-то далеко грохотала война, о которой рассказывали те, кто вернулся домой из окружения или вырвался из плена. Кое-кто, не выдержав, подался в лес, в партизаны. Иногда приходила весть о ком-нибудь из церковищенцев в писульке, неведомо как переданной. А об Антоне Ясене ни слуху ни духу. Но вспоминала о нем, видно, только мать. Сколько раз видели люди, как она стояла у того большого камня на выгоне, где распрощалась с сыном, и долго вглядывалась в даль. А потом потихоньку, прихрамывая, еще больше сгорбившись, возвращалась домой. Совсем безмолвным стал Затишек. За год войны, может быть, одна Дорота несколько раз наведалась в этот уголок, посочувствовала одинокой страдалице. Старая Альжбета, оставшись одна, на глазах чахла. И только когда Дорота вспоминала об Антоне, казалось, загорались глаза на ее землистом лице. А потом люди видели мать Антона все реже и реже, пока однажды не нашла Дорота в Затишке старуху на постели недвижной. Она, позвав соседей, и похоронила ее. Пришло из лесу на похороны несколько партизан, с которыми зналась Дорота.

Остался пустым Затишек, пока однажды не сказал Дороте посланец от командира отряда:

— Переходи в Ясеневу хату, недаром она зовется Затишком. Нам удобнее будет заглядывать, чтоб узнать, что у вас делается.

Не стала спорить Дорота и потому, что в душе все еще надеялась на встречу с Антоном, да и отцова хата была совсем ветхой.

Так и ожил Затишек. Дорота с Верочкой стали там жить. Правда, они расположились только в пристройке: в ней, считавшейся черной половиной, была большая печь, у стены широкая деревянная кровать, застланная домотканым одеялом, в красном углу стол и образа Николая-угодника и пречистой богоматери под вышитыми рушниками. Дорота не стала трогать икон. Она знала, что старая Альжбета часто на коленях молилась перед ними об одном: чтоб Антон здоровым вернулся домой. Вообще Дорота ничего не переставляла в хате, думала — вернется Антон, пусть застанет все, как ему привычно. На чистую половину ходила редко и Верочке наказывала, чтоб ничего там не трогала. А Верочке уже шел четвертый год, и она обо всем допытывалась. Как-то однажды, когда они пришли с матерью на чистую половину, чтоб полить герани на окнах, Верочка вдруг неожиданно спросила:

— Все говорят, что их таты воюют, а где мой татка, мама?

Дорота растерялась, если б кто-нибудь был при этом, увидел бы, что щеки ее залились краской, а глаза помрачнели. Она на минуту замялась, но, находчивая по характеру, взглянула на фотографии, что висели на стене под стеклом в деревянной рамке, и показала на Антона:

— Вот где твой татка, доченька!..

И Верочка, взобравшись на табуретку, долго приглядывалась к усатому дядьке, как будто раздумывая, правда ли он ее татка, а потом вдруг быстро чмокнула его в лицо.

У Дороты даже сердце заколотилось от этой детской ласки, и сама она, вздохнув, подумала: а куда бы лучше, если б так оно и было…

Дорота и Верочка жили в Затишке, но вокруг не было тишины. Деревня находилась как бы в нейтральной зоне. В местечке немцы. В лесу партизаны. То и дело налетали фашисты с полицаями и, пограбив вволю, возвращались снова в местечко. Приходили и партизаны. Надо было и подзапастись харчами, и помыться, и починить одежду.

О том, нет ли в деревне немцев, узнавали у Дороты. А бывало и так, что ночью кто-нибудь стукнет трижды, как условлено, в темное стекло — и Дорота откроет. А потом, завесив одеялами окна, встречает гостя и рассказывает ему, что видела накануне в местечке, куда часто ходила по заданию партизан.