Вместе с комиссаром

Так окончилось Егорово лечение. Мало того, что не полечился, еще растревожился от мысли, не знает ли дед Савка и в самом деле об его участии в том бою, когда горела читальня. Несколько дней Егор отлеживался дома, перебирал все, о чем мог был дознаться Савка, и пришел к выводу, что обвинял его дед просто из ненависти ко всей полиции и что Савка ему не опасен.

Егор снова начал ходить на работу. Трудился старательно, Агапка на него даже ни разу не прикрикнула. Навел порядок в хате. Стал забывать и о логовской обиде, и сама Волечка растаяла как в тумане. Но одиночество съедало его, и не было от него спасенья. Попробовал читать Библию — не помогает. Однажды, выпив и разозлившись, собрался было всю ее изорвать в клочки, но вспомнил, что дал обещание матери, и пощадил. Чтоб не смущала, даже засунул ее на самое дно сундука и привалил пронафталиненным отцовским кожушком.

Купил Егор радиоприемник. Стало куда веселей. Включит, если интересно — послушает, а неинтересно — все человеческий голос в доме. Но миновала осень, пришла зима, и уже новая весна проглянула, а чувство тяжкого одиночества у Егора все не проходило. Ну хорошо, радио — голос и голос, говорят и поют, да голос все же не живой, не тот, который ты слышишь рядом и видишь, чей он, а еще не шепнет он тебе порой ласково на ушко, нет у него теплых и нежных рук, чтобы приголубить, успокоить, некому посоветовать, как жить. Видно, такова уж натура человека, что не суждено ему жить одному. И Егор все больше убеждался, что не будет ему спасения, пока не найдет себе подруги. Перебирая тех, кто, может быть, не отвергнет его, он остановился на Ганне Добриян. Правда, она старше его на десять лет, но что с того, она же еще такая ядреная… А дети? Так хлопец уже уехал учиться, кончает и дочка. Может, тоже куда-нибудь подастся, а коли нет, так пускай живет с ними. Придет время, выйдет замуж. А от самой Ганны Добриян он пока худого слова не слышал. И перед ней Егор не виноват. Мужик ее не вернулся с фронта, а не погиб в партизанах.

И с того времени Егор стал все больше приглядываться к Добриян. Правда, зимой мало случаев встретиться. Ганна, так же как он, почти никуда не ходила: или на работе, или сидит дома с дочкой. А на работе ведь она не одна. Всегда среди людей. Так что за зиму только раз повезло ему. Когда он был в правлении, председатель велел Егору позвать Добриян, у него было к ней дело. А однажды он занес ей с почты письмо. И хотя он мало пробыл в Ганниной хате, всего несколько минут, пока та взяла письмо и поблагодарила, Егор опытным глазом успел заметить, что в доме у Ганны порядок: чисто, уютно, на стене ходики, словно живые, гомонят, у окон фикусы, а две кровати чистые, прибранные. И воздух какой-то светлый, приятный… Правда, может, и дочка-школьница занималась уборкой, но, известное дело, не без матери, ее наставлений.

И Егор все больше и больше убеждал себя, что там его настоящее место. Он даже пожалел, что столько времени потерял на Лога. Если б он с самого начала решил пойти к Ганне, может, уже жил бы как человек.

И вот когда солнце уже славно пригревало и запели скворцы на деревьях, а жаворонок так прямо ввинчивался в небо, когда кругом зазеленело и верба у окна стала под ветром стучаться ветвями в стекла, словно зовя куда-то, Егор не выдержал. Подготовившись как следует, снова одевшись по-праздничному, не хуже, чем когда-то к Вольке, отправился на этот раз к Добриян. Опять же, чтобы иметь повод зайти, он не поленился сходить на почту и, будто по дороге домой, занес ей газеты.

Войдя в Ганнин двор, он почувствовал, что ему тут еще больше, чем в прошлый раз, нравится. Мало того, что двор был хорошо подметен и посыпан желтым песочком, на дорожке, до самого крыльца, был раскидан свежий аир. Как будто сама судьба разостлала перед ним эту дорожку, и, подбодренный такими мыслями, Егор вошел в хату. Обрадовало его и то, что Ганна была одна, дочь, видно, на каком-нибудь собрании в школе, значит, можно поговорить.

Поздоровавшись и отдав Ганне газеты, Егор на этот раз не направился к выходу и, хотя и не получил приглашения, присел. Егор молчал, только беспокойно вертел в руках свою новую соломенную шляпу.

Ганна подождала минуту, но наконец спросила:

— А что тебе еще нужно, Егор?

— Ганна!.. Ты только послушай меня и не сердись, — сказал Егор дрожащим голосом, — ты одна можешь меня спасти.

— Как это спасти? — ужа недовольно переспросила она. — Может, и у нас уже чего натворил?

— Да нет! У нас я только горы навоза из телятника вывез. А так все хорошо, и за то, что, как люди говорят, когда-то дурного натворил, рассчитался… Вот глянь. — И он вынул из кармана пиджака свою магаданскую бумажку и протянул Ганне.

Но она еще сердитей отвела его руку с удостоверением:

— Я и без бумажки знаю, чего ты стоишь.

— Ну, коли ты знаешь, так я от тебя и этого скрывать не хочу. Довольно мне мучиться! Давай будем вместе жить!

— Что ты, ошалел?! Чтоб я да за тебя? Это мне да нанести такую обиду своему Миколе? А он ведь жизнь отдал за детей и за меня. Вон!.. Вон!.. На тебе же вечное пятно!..