Сменивший Плеве Куропаткин с 1905 г. находился в отставке до того момента, когда в сентябре 1915 г. его не назначили командовать гренадерским корпусом. На тот момент ему исполнилось 68 лет, он был на два года старше Плеве, но гораздо активнее его. Все признавали за этим человеком исключительную одаренность и на редкость приятные манеры. Однако самые опытные офицеры считали, что генералу недостает силы воли. Военный министр генерал Поливанов, описывая события Русско-японской войны, говорил о Куропаткине как о человеке, которому «очень не хватает силы характера». Талантливый начальник 73-й дивизии Новицкий говорил о назначении Куропаткина как о воскрешении человека, который полностью себя проявил и доказал свою непригодность. Он заявил: «Это все равно что французы призвали бы из могилы Базена, а австрийцы – Бенедека». Начальник штаба фронта Бонч-Бруевич признался, что у него «стало тесно в груди», когда он узнал имя того, кто сменит генерала Плеве.
Соратник Рузского Бонч-Бруевич является убежденным поборником прусской системы ведения наступления. По его мнению, в начале войны следовало задержать маневр армии Самсонова до тех пор, пока его войска не смогли бы начать движение вперед при подавляющем превосходстве над противником. 3-я и 8-я армии должны были занять оборону по реке Сан, а все оставшиеся силы следовало бросить на север, к Мазурским озерам. Наступление армии Самсонова было начато преждевременно только для того, чтобы оказать помощь Франции.
Он указывает, что на все поведение России во время этой кампании слишком большое влияние оказывают историческая память и вопросы дипломатии. Здесь все привыкли то кричать, что «угнетенные русские в Восточной Галиции взывают о помощи», то «подадим руку помощи Сербии», то «поразим Румынию». Генерал рассказывал о бесплодном наступлении в Карпатах в марте 1915 г., а затем спрашивал, какую пользу могли бы принести недавние наступательные операции в Буковине и Галиции, даже если бы они увенчались успехом: «Они все равно не ускорили окончание войны».
Разумеется, Бонч-Бруевич, сторонник наступления в Курляндии, был убежден, что, где бы ни планировал наступать генерал Алексеев, окончательная и решительная битва войны на Восточном театре все равно произойдет на севере. Он отверг как абсурдную мысль о том, что немцы могут прорваться на Северном фронте на Двине так же, как они вклинились в оборону войск Радко-Дмитриева на реке Дунаец в мае 1915 г. Мощь русских укреплений, их расположение в несколько рубежей на удалении один от другого, по его мнению, делали стремительное продвижение противника на этом участке невозможным.
Это внушало оптимизм, и хотелось верить, что он оправдан. На Северном фронте против 372 русских батальонов действовали от 176 до 189 немецких. Они расположились на четырех оборонительных рубежах. К тому же Двина является гораздо более серьезным препятствием, чем Дунаец. Поскольку русские располагали многочисленными стационарными артиллерийскими орудиями, то в орудийной мощи они тоже превосходили противника, пока войска не пришли в движение. Положение с винтовками значительно улучшилось, число невооруженных солдат, включая таких «специалистов», как повара и т. д., на фронте упало до 27 % от общего количества рядового состава. Запасы патронов достигли 325 штук на винтовку. И только в строительстве железнодорожных путей русские почти ничего не сумели добиться. И несмотря на то что 9 марта я писал в своем донесении, что положение русских на фронте по сравнению с сентябрем 1915 г. по количеству солдат, вооружения и оборонительных укреплений укрепилось втрое, я был вынужден согласиться с пессимистичной оценкой одного штабного офицера, считавшего, что для того, чтобы дойти обратно до Немана, русским потребуется примерно год.
Отвратительные фланговые коммуникации, помимо всего прочего, значительно увеличивали сложности со своевременной концентрацией достаточного количества войск для того, чтобы отразить неожиданный удар противника. Поэтому первоочередной задачей русской разведки стало получение заблаговременно точной информации о любых сосредоточениях сил противника. Разместившейся в Пскове службой разведки фронта руководил полковник Рябиков, уже давно специализировавшийся на такого рода деятельности.