Я снова открываю рот, но так и не произношу ни слова. Знаю, что наверное, со стороны выгляжу донельзя глупо, но ничего не могу с собой поделать. Я просто не могу вслух произнести эту фразу “Я была такой сдержанной, потому что боялась, что отец меня тоже убьет”. В свете новой информации это кажется абсурдом, фарсом… Но какой бы дурацкой эта мысль ни казалась мне сейчас, долгие годы я считала это правдой. Боялась перечить отцу, позволяла вертеть собой и принимать все важные решения за меня. По сути, впервые я ему возразила только когда он хотел отправить меня “устранить проблему”, узнав о моей беременности. Уверена, если бы не это, я бы до сих пор жила в страхе, была сдержанной, как выразился Егор Павлович, хотя я бы подобрала совсем другое слово… Боясь умереть от гнева отца, почти всю свою жизнь я сознательно была немного мертвой внутри.
Присутствие Марата обволакивает меня. Он не произнес ни слова, но тем не менее, я каждой клеточкой своего тела чувствую его поддержку. Сейчас его руки обнимают не только меня, но и ту маленькую девочку, которая так и не справилась с ужасом той ночи. И ощущая это тепло я не могу не задавать себе один и тот же вопрос: почему этого не сделал отец? Почему он, видя как медленно угасает его дочь не обнял меня? Не объяснил, что несмотря на то, что мама “уехала далеко”, он будет любить меня и никогда не даст никому в обиду.
— Миша был очень скуп на эмоции, — произносит Егор Павлович. Он все еще смотрит на стол и поэтому создается впечатление, что он разговаривает не со мной, а просто размышляет вслух. — Мы думали, что его характер передался тебе. Хотя, даже у него иногда эмоции преобладали над разумом. Ты же всегда была такой…
— Сдержанной, я помню, — подсказываю я. Говорю это без сарказма, без упрека… просто констатирую факт. Горький.
— Он гордился тобой, детка, — вдруг яро произносит он. — Когда он нашел тебя, увидел как ты живешь сама, без его поддержки, он так гордился тобой!
— Что? — я едва сдерживаюсь, от того чтобы не рассмеяться ему в лицо. — Вы же шутите? Да он всем своим видом показал презрение и уверенность в том, что рано или поздно я прибегу обратно к нему.
— Он тогда не знал всей ситуации, — уклончиво отвечает дворецкий. — Он, действительно, думал, что ты живешь с отцом своего ребенка.
В этот момент я стараюсь не думать о том, что сейчас думает Марат. Хотя нет… на самом деле мне было бы интересно заглянуть в его голову и прочитать мысли, а вот гадать и пытаться “додумать” за него — нет. Хватит с меня уже предположений и домыслов, ни до чего хорошего это нас, к сожалению, не довело. В этот момент я, наверное, впервые допускаю какую-то эфемерную мысль о том, что возможно у нас есть шанс на совместное будущее. Нет, так конкретно я, конечно, эту мысль не формулирую, но тем не менее, на каком-то подсознательном уровне даю себе обещание быть более открытой. При условии, что он будет готов в этому тоже, конечно. Но сейчас у меня банально нет ни времени, ни сил дать этой мысли прочно засесть в моей голове. Сейчас все внутренние механизмы заняты тем, чтобы переварить свалившуюся на меня информацию.
Да, отец никогда не хотел детей. Он не женился, сознательно не заводил детей. По крайней мере в этом он был абсолютно честен. Уверена, если бы вместе стриптизерши с наркозависимостью моей мамой оказалась приличная женщина, отцу бы и в голову не пришло забрать меня к себе на воспитание. Он бы ежемесячно переводил кругленькую сумму, покрывающую все мыслимые и немыслимые расходы и довольствовался бы редкими совместными обедами. В принципе, что-то в этом роде он и делал… вот только жила я не с мамой, а с ним и, к сожалению, деньги и те самые воскресные обеды не заменили мне родительскую любовь.
— Как он стал Потапычем? Как ему пришло в голову притвориться обычным дачным соседом?
— Я не знаю, — пожимает плечами дворецкий. — Мы все-таки не были друзьями и признаться, я сам был очень удивлен. Миша никогда не хотел детей, да что там… даже семью заводить не планировать. Тебе он, конечно, был очень рад, но… сама знаешь, детка, роль отца ему давалась нелегко. Заключить многомиллионный контракт — это он запросто, а рассказать сказку на ночь, сводить тебя в парк, с этим у него были проблемы. Но с внуком он, конечно, хотел познакомиться. Знал, что ты его близко не подпустишь, поэтому пришлось идти на хитрость. Но потом… поверь мне, Алиса, я сам был в шоке. Мы с Тороповым до сих пор понять не можем как он так изменился. Он мог часами говорить о Тимуре, постоянно показывал его фото на телефоне, гордился каждым его достижением… А как он смеялся с гравитации! Помнишь, когда Тимурка упал в парке и в сердцах сказал, что больше туда ходить не будет, потому что там гравитация слишком сильная?