Вместилище

— Слышь, браток, а чё там? — поинтересовался он и чувствительно ткнул Андрея в бок.

Андрей скривился.

— Да так, сущая ерунда, — мстительно пояснил он. — Видишь, вон то черное непроницаемое под потолком?

Уголовник затаил дыхание. Ничего он не видел, но доверял каждому слову Андрея.

— Так вот, такого даже на кладбище нет!

— Да ну?

— Ага, — злорадно продолжил Андрей. — А снять не можем!

— Ох, ты, мать твою!.. — огорчился криминальный элемент.

Он повернулся к остальным и громким шепотом на весь зал сказал:

— Слышь, братва, хана нам здесь!..

— Как хана? Почему хана?.. — потянулось со всех сторон.

И не просто потянулось — расширилось, выросло, обросло, встало в полный рост и вернулось чудовищным комом наихудших предположений.

Подтянулись все, даже из самых дальних углов. Собралась внушительная и жаждущая правды толпа. Правду им дали. Но толпа не успокоилась. Посыпались советы. Дельные и не очень. В массе своей — совсем бестолковые. В толпе раздраженно толклись и прикрикивали друг на друга. Хотя и без настоящего раздора, с кулаками, хорохорами, плевками и нахрапами.

«Не из-за чего, — пояснил себе Андрей. — Никто толком ничего не видел».

Уголовник терпеливо разъяснял всем суть дела. Началось обсуждение:

— Да ты знашь, кака там кладка?.. Рази шутейное дело? Ёшь твою медь!

— Да не такое взламывали!

— Ага, это тебе не бабу приступом брать!

— Тиха-а!.. Мужики…

— А коли мы и сверху его, значитца, не уколошматим? Тут всех и — туды, в распыл, ясно…

Взвыл чей-то фистульный голос:

— Да замолчите же!.. И так тошно! А вы еще здесь!

— Но-но, цыпа, я тебе пеленки менять не буду.

— А ты не пугай, не пугай, пуганые! Видали мы таких!

— Эх, не выпустят нас…

— А-а, мракобесы! — взвыла внезапно фистула и тихо отошла к задрапированной тканью колонне. Она прилипла к ней щекой и умиротворенно закрыла глаза.

Размеренная перебранка возобновилась.

— А чего нам волноваться? — допрашивался кто-то, картавя. — Специалисты у нас есть? Есть! Деньги они получают? Да!.. Так чего же?..

Это жутко всем не понравилось. Загалдели. Кто-то сказал, что несет козлятиной. Коллектив пришел в движение. Картавого, сообща, как блоху, изловили и тут же, сообща, сладострастно придушили. Никому не хотелось, чтобы слова «блохи» дошли до ушей начальства. «И потом — нехорошо как-то получается. Он что же, и наверх не полезет, если надо будет? Может, он и штаны не как все снимает, и дерьмо у него приятнее пахнет?»

Тут всеобщее внимание привлек скандал в коридоре — кого-то там не пускали, и этот кто-то доказывал, что впустить его надо. Андрей узнал давешнего интеллигента.

На входе стояло двое «ком-мандных», и затылки их светились здоровым розовым цветом хорошо откормленных поросят. Интеллигент прыгал зайцем между двух этих фигур, и тогда сверкали между их плеч золотые очечки, но чаще допрыгнуть не удавалось, и тогда появлялась над ними сухая музыкантская ладошка с растопыренными пальцами. «Ком-мандные» стояли неподвижно. Их потные гимнастерки трепались на боках от сквозняка.

— Ха-ха! — обрадовался кто-то. — Нам бы отсюда, а этот — сюда!

— Хлебнул бы с наше — не рвался бы…

— Дуры вы, мужики, может, человек чего дельного хочет предложить. Слышь, начальник, пусти интеллигенцию!..

Он вслушался в то, что говорит К., и осознал, что все уже давно решено. Однако К. и Брудзкайтис по-прежнему стояли с суровыми лицами и отчего-то медлили. Отчего-то им было нужно это промедление. Иначе было нельзя. Иначе плохо получится. Страшно. Так, как еще никогда не получалось.

Интеллигент все никак не мог прорваться. Один из «ком-мандных» вяло оттолкнул интеллигента, и тот, попятившись, сел на задницу. По толпе прокатился вялый ропот. Хмурые рабфаковцы выделились из общей массы и, засучив рукава, приблизились к «ком-мандным». Те, разумеется, обернулись. Андрей и глазом моргнуть не успел, как в театре начался настоящий цирк…

Радостно раздирая рубашку, ухая и взвизгивая, точно из бани, ринулся в общую свалку мохнатый уголовник. К. обернулся. На лице его отразилось удивление. Он явно прозевал завязку. Однако дальнейшие его действия медлительностью не отличались. Он сразу выделил урку, и рука его поползла к кобуре. Пространство, разделявшее их, он преодолел одним прыжком. Взметнулась рука, и рукоятка пистолета опустилась на затылок уркагана. Грузное тело выгнулось и медленно осело — в мешанину рук, ног, свирепых воплей и стонов. К. стоял посреди этого безобразия, как литой памятник. Он поднял руку и несколько раз выстрелил в потолок. Посыпалась штукатурка, и с потолка, звеня и переливаясь, осыпалась хрустальная люстра.

Наступила тишина.

— Вы что, с ума посходили? — рявкнул К. Он бешено озирался. Желающих посмотреть ему в глаза не находилось. — Уроды!..

— Начальник… — уркаган потирал ушибленную голову; волосы смоклись от крови, и кровь заливала глаза. — Сволочь ты, начальник…

И тут обратил на себя внимание интеллигент, из-за которого, собственно, заварилась буча. Он вдруг, не вставая с колен, сделал несколько шагов и указал перстом куда-то наверх.

— А ведь, собственно, мы это все видим?

Он больше утверждал, чем спрашивал.