Вместо громких слов

Катя срочно послала Елизавете запрос в друзья, получила подтверждение, написала ей в личку призыв о помощи без подробностей, оставила телефон. И – чудо! Через пять минут раздался звонок с незнакомого номера, и довольно низкий, чуть резковатый женский голос произнес:

– Это Елизавета Миляева. Добрый день, Катя. Я вас слушаю.

Тем же вечером Катя отправилась к своей новой знакомой домой. Дошла от метро по безлюдной улице до пустого двора двенадцатиэтажки. Поднялась на нужный этаж, дверь открылась… Катя в волнении часто перестает видеть, слышать и понимать. Женщина, которая открыла ей дверь, была в джинсах и растянутой майке, без маски. Она кивнула Кате на вешалку в прихожей, поставила перед ней большие теплые тапки. Катя машинально разделась, переобулась и прошла в комнату, будучи в полной уверенности, что перед ней домработница или родственница адвоката Миляевой.

В просторной гостиной Катя уселась в большое кожаное кресло, сложила руки на коленях в ожидании и застыла. «Домработница или родственница» какое-то время внимательно на нее смотрела, а потом весело рассмеялась:

– Ждешь ту даму в шикарном наряде с портрета? Люблю этот момент. Это я и есть, Катя. Просто дома я снимаю свою шикарную выходную шкуру. Да, и кожу вместе с нарядом. И остаюсь собой: гадким утенком, который просто научился на время превращаться в прекрасного лебедя во имя трудов и подвигов. Да, и корысти ради, не буду скрывать.

Катя выбралась из своей оторопи и поняла, что все сложилось самым лучшим образом. Ей не придется робеть из-за нереальной красоты и роскоши умной собеседницы. Она ей так даже больше понравилась. Наверняка примитивный и грубый человек назвал бы Елизавету некрасивой: не просто худая, а вся состоящая из торчащих костей и выступающих жил, с маленькой головой на очень длинной шее, с небольшими глазами, тонкими губами и длинным носом. У Елизаветы даже уши были нестандартные – крупные и оттопыренные. И она ничего не пыталась сгладить или скрыть. Даже подстрижена так, чтобы волосы полностью открывали уши. Это же внешнее выражение откровенности и честности! Именно сейчас она показалась Кате естественным и милым человеком. Они легко перешли на «ты». Елизавета принесла кофе и бутерброды.

– Извини, больше ничего нет, я себе не готовлю. Давай рассказывай.

Катя говорила долго и сумбурно, пересказывала все, что слышала во дворе и от участкового Сергея, постоянно возвращалась к своим чувствам и подозрениям. Вспомнила, что Гриша отдыхал не только за границей, но и в каком-то странном монастыре, о котором ничего конкретного никогда не говорил.

– Ты понимаешь, Лиза, он ведь физически слабее, чем была его мать. Это даже одна соседка – врач сказала. Что ты думаешь обо всем этом?

– Насчет физической слабости ничего не думаю, пока не узнаю его диагноз. Есть психиатрические состояния, когда человек становится в припадке намного сильнее. Монастырь наводит на размышления. А вообще неразвитая мать с не очень здоровым, эмоционально зависимым сыном – это добыча для любого криминала. Квартира у них хорошая?

– Да, очень. И дом совсем новый, самый лучший в районе. Зина, говорят, судилась с управой, чтобы в него попасть. У них с Гришей какие-то льготы.

– Тогда не станем тратить время на догадки. Я постараюсь поискать информацию. У меня есть свои помощники. От результатов и будем плясать: ты ведь даже не родственница. Требовать расследования мы сможем, если я нарою что-то, указывающее на криминал.

– Ох, спасибо тебе. А навестить его нельзя будет? Я бы очень хотела.

– Попробуем. Мне самой интересно.

– Лиза, я принесла немного денег, это только мои сбережения. От мужа и сына даже скрываю. Если не хватит, я потом еще принесу. Я же понимаю, какие расходы, сколько работы.

– Пока никаких расходов. Держи у себя свои сбережения. Я скажу, когда и на что понадобятся деньги.

После этой встречи Елизавета несколько раз звонила Кате: уточняла какие-то детали, поручала найти доступную информацию. Говорила сухо, коротко, на вопросы Кати вообще не отвечала. Та не обижалась, просто перестала спрашивать. Опять вроде осталась сама с собой: ее бросало в жар и холод. Она думала о том, что, пока Елизавета будет находить материал, анализировать его в своих профессиональных целях, с Гришей может случиться что угодно. Или наоборот, Лиза поднимет опасную волну, все заинтересуются этой историей. Люди такие алчные и жестокие, Катя боялась, что их всех может смести каким-то жутким ураганом. Как ни крути, миром управляют не женщины. Не такие женщины. Катя себя даже не берет в расчет, но и мудрая Лиза – такая слабая против настоящего страшного зла, с этой своей откровенностью, эмоциональностью, с оттопыренными беспомощными ушами, выставленными напоказ. Да и не ест она ни черта. Вот кому нужны кисель и котлеты. Тут она вспоминала Гришу и начинала плакать, жалея уже их всех, особенно своего сына Валеру, который без нее вообще былинка на ветру и добыча всех негодяев.