Вот так и росло то, что было названо в то время экспоненциальным котлом. Это был экспоненциальный котел, поскольку в его теоретическое описание входит экспоненциальная функция, что неудивительно. И это было сооружение, предназначенное для интегральной проверки, без обращения к тонким деталям, того, будет ли реактивность котла, коэффициент размножения, больше или меньше единицы. Оказалось, что он равен 0,87. Что ж, это на 0,13 меньше единицы, и это плохо. Но зато у нас появилась твердо установленная точка начала поисков: нам, по существу, надо было установить, можно ли выжать дополнительные 0,13 или, еще лучше, чуть-чуть побольше. Было ясно, что можно сделать несколько очевидных вещей. Прежде всего, я говорил вам об этих больших банках – они были сделаны из жести; а что может делать железо? Железо может только навредить, может поглощать нейтроны, а нам нужно обратное. Итак, долой банки! Далее, а как насчет чистоты материалов? Мы взяли образцы урана и с нашим физическим неумением делать химические анализы попытались выделить примеси, и они таки нашлись. Мы не знали, что представляют собой эти примеси, но выглядели они внушительно, во всяком случае, по объему (смех). Ну, а что могут делать эти примеси? Ясно, что ничего, кроме вреда, а может быть, они вредят на 13 %. Наконец, графит был чистым по стандартам того времени, когда изготовители графита не старались специально избавиться от примесей, поглощающих нейтроны. И здесь можно было добиться значительного выигрыша. В тех ранних попытках организации производства чистых материалов особая роль принадлежит Сциларду, предпринявшему ряд убедительных и решительных мер. Он делал великолепную работу, которая впоследствии перешла к более мощной организации, чем сам Сцилард. Впрочем, для того чтобы угнаться за Сцилардом, маловато одного, хотя бы и «мощного парня» (смех).
Что ж, так мы подошли к Перл-Харбору. В то время, а в действительности, мне кажется, несколько раньше инцидента, возрос интерес к проведению урановых исследований; работы, до некоторой степени аналогичные проводившимся в Колумбийском университете, были начаты в ряде других университетов по всей стране. Правительство начало принимать решительные меры по организации работы, и, конечно, Перл-Харбор дал окончательный и весьма убедительный толчок этой организации. В высших правительственных кругах было решено, что работа над цепной реакцией с неразделенными изотопами урана должна быть перенесена в Чикаго.
Вот тогда-то я покинул Колумбийский университет и после нескольких месяцев регулярных поездок из Нью-Йорка в Чикаго и обратно окончательно переехал в Чикаго для работы там, а работа в Колумбийском университете с той поры была сосредоточена, за немногими существенными исключениями, на задаче разделения изотопов для атомного проекта.
Как я уже говорил, эта работа была начата Бутом, Даннингом и Юри около 1939–1940 гг., а после упомянутой реорганизации в Колумбийском университете появилась большая лаборатория, руководимая проф. Юри. Проводившиеся в ней исследования оказались очень успешными и быстро переросли в организацию громадной исследовательской лаборатории, которая совместно с «Юнион карбид компани» приняла участие в создании некоторых разделительных заводов в Ок-Ридже. Это была одна из трех лошадей, на которых делали ставку руководители атомного проекта, и, как вы знаете, летом 1945 г. эти три лошади почти одновременно пришли к финишу. Благодарю вас. (