Вне игры

Дело в том, что в 1963 году В. П. Бурмейстер был приглашён в Гранд-опера на постановку балета «Лебединое озеро». Премьера прошла с огромным успехом, и на банкете в нашем посольстве в Париже мои родители познакомились с удивительной парой, мужем и женой Юдович, эмигрантами первой волны. К ним относились с большим уважением у нас в посольстве. Мадам и мсье Юдович во время Второй мировой войны участвовали в Сопротивлении и прятали от фашистов у себя в доме под Парижем евреев. Оба были награждены орденами Сопротивления. После войны мсье Юдович стал заниматься нефтью. Дела его шли хорошо, и к 1968 году он был единственным французом, который торговал с СССР нефтью. По делам он часто приезжал в Москву и здесь всегда встречался с моими родителями. В один из приездов он заболел воспалением лёгких. И так как я тогда была замужем за врачом, он взялся лечить мсье Юдовича. В благодарность тот пригласил нас приехать в гости к ним в Париж. Сейчас это звучит абсолютно обыденно, но тогда это потрясло всех нас до глубины души! Я была уверена, что нас никуда не пустят. Рождённая в СССР, можно сказать, за «железным занавесом», я тогда только первый раз в жизни съездила с группой в Болгарию. И даже эта поездка казалась мне счастьем. А Париж!!! Да до него было, как до луны!

Я ведь знала всё, что происходило с Владимиром Павловичем, когда он выезжал за границу. Как его не хотели никуда выпускать, мурыжили месяцами, посылали ложные сведения о его болезни в Париж. И как потом этот всемирно известный человек отдавал две трети своих заработанных денег в Министерство культуры или ещё куда-то. Как к нему всегда пытались навязаться в дружбу «искусствоведы в штатском». Короче, я не верила ни одно мгновенье, что нас выпустят.

Однажды мне позвонили по телефону и предложили прийти в приёмную на Кузнецкий Мост. Я пошла, толком ещё не понимая, куда я иду. Меня провели в маленькую комнату, где сидел довольно симпатичный мужчина. Он представился то ли В. Скороходовым, то ли Скомороховым, не помню, и стал вести со мной долгую беседу, касающуюся моей поездки в Париж. Он объяснял мне, что я по приезде должна буду с ним встретиться и рассказать ему о тех или иных фактах из жизни семьи Юдович. При этом он сказал, что никто и никогда не должен знать о нашем с ним разговоре.

— Что вы?! — искренне возмутилась я. — Я так не могу! Я никогда никого не обманываю!

— Но это ведь не обман, — мягко настаивал товарищ Скороходов. — Вы просто не должны никому говорить.

— Нет! — ещё больше запротестовала я. — Я всегда всё рассказываю мужу!

Я смотрела на него огромными чистыми глазами. Не помню, какие доводы он мне приводил, чтобы убедить меня вступить с ним в сговор. Но я была абсолютной идиоткой! Глядя ему в глаза наивными синими глазами, полными слёз, я упрямо повторяла:

— Нет! Я всегда всё рассказываю мужу! Что он подумает обо мне, если узнает!

Бедный товарищ Скороходов забыл, что имеет дело с актрисой. Этот спектакль я сыграла «на ура!».

Мы улетели в Париж. Если я буду писать об этом путешествии подробно, то придётся начать новую книгу.

Постараюсь коротко… Боже! Коротко о Париже! Это невозможно! Да, да, конечно, всё было потрясением от начала и до конца. И первый обед в Булонском лесу, и Эйфелева башня, и магазины, и Лувр, и бесконечные пешие прогулки по ночному Парижу, и поездка в Нормандию, а потом на Корсику! Господи, пишу и не верю, что всё это было со мной! Столько лет прошло, а я помню всё до мелочей.

А эта служанка Нина, которая работала у господ Юдовичей и называла меня «барынька». А когда она гуляла с собакой, то я услышала незабываемую фразу из её уст: «Дружи! Алле до мамы». (Собаку звали Дружок.) Вот вам поистине смесь французского с нижегородским! Но я всё-таки наступлю на горло собственной песне и расскажу одну историю, которая могла бы повернуть мою жизнь совсем в другое русло.

Дело в том, что мы были приглашены ещё на дни рождения мадам и мсье. Кроме нас, туда съезжались гости из разных городов и стран. Приехал мэр города Гавра с супругой, приехала пара из Америки, тоже русские из эмиграции первой волны. Были и друзья, живущие во Франции, и друг Сент-Экзюпери, доктор Лебединский, из эскадрильи «Нормандия — Неман».

Все собрались на несколько дней, чтобы отметить сразу два дня рождения. Все с интересом смотрели на нас. Нечего говорить, что я взяла у своей мамы самые лучшие наряды и кое-что сшила новое. Тогда в Париже только появились мини-юбки. Увидев меня в «мини», все с восторгом спрашивали: «А что, в России тоже ходят в «мини»?» Я гордо отвечала: «Да!» Когда выяснилось, что я актриса, да ещё работаю в Малом театре, это вызвало огромный интерес ко мне. Спрашивали обо всём: о ролях, о партнёрах, о зарплате. Вот тут я на мгновенье испугалась. «Какую сумму назвать?» — судорожно думала я. Ведь моя зарплата в то время была 75 рублей. Вспомнив почему-то И. В. Ильинского как народного артиста, я не задумываясь сказала: 250 рублей!» Они закивали головами в знак одобрения и тут же спросили: «Разумеется, в неделю?»