Вне игры

Серж «прозрел» слишком поздно, когда уже вернулся из вояжа. Впрочем, не так уж поздно. Он сказал Дюку, что репортаж написать не сможет. Ничего интересного, кроме красот Черноморья. Дюк рассвирепел, сказал, что не ожидал от интеллигентного человека такого трюка, как он выразился. Иностранец пытался выспросить у Сергея, что тот видел, с кем встречался, попытался даже припугнуть. Но Крымов действительно ничего не мог написать, кроме того, что имеется во всех путеводителях по Черноморскому побережью. Иностранцу не хотелось верить, что Сергей догадался об истинной подоплеке «репортажа». Дюк тешил себя мыслью, что юноша увлекся какой-нибудь красавицей и прокутил с ней все деньги. Дюк не знал, что в жизни его «друга» появилась Ирина, что в ее доме Сергея не очень жалуют, что он тщательно припрятал все деньги в надежде щегольнуть перед Ирининым отчимом.

Ирине о всех своих переговорах с Дюком Сергей ничего не сказал, а поездку в Батуми объяснил так: каникулы плюс небольшое задание редакции одного журнала, где его уже давно приветили. А теперь она все узнает.

— Для меня это самое тяжелое наказание. Поверьте… Я многое передумал…

Да, он многое передумал, и раздумья эти чем-то напоминали горькое похмелье.

До последнего времени Сергей считал, что живет полнокровной, интересной жизнью. И, когда, при первой беседе с Клюевым, тот спросил его: «Вы-то сами довольны такой жизнью?» — ответил: «Да, конечно…» И был уверен, что это действительно так. Клюев сказал ему тогда: «Поймите, это только видимость жизни…» Теперь, вспоминая тот разговор, он впервые задумался над глубоким смыслом его слов: «Видимость жизни…»

Кто они, эти парни и девушки, окружавшие Сергея? Кто они — с виду интеллигентные, образованные, с претензией на высокие духовные запросы? Мыльные пузыри, подонки из того особого мира, в котором принято считать, что деньги всесильны: за деньги можно купить все — дубленку, золото, машину, диплом инженера, красивую девушку и красивую сладкую жизнь… И душу человека… И будто стоит сейчас перед Сергеем «златокудрый» Саша Аветисов, валютчик, гастролировавший по Закавказью. Из гастролей он возвращался с пятью-шестью тысячами рублей, приглашал всю компанию в «Арагви» и поражал девочек тем, что посылал на чужой столик малознакомым людям коньяк, шампанское и фрукты… «Вот это да! Вот это дает гастроль!» — вздыхали ошеломленные девочки.

И Сергей старался перещеголять этого хлыща. За дядюшкин, конечно, счет… Среди вздыхающих была красавица Ксана, девушка, которая могла стать архитектором, а стала… продавщицей с черного рынка. У нее дух захватывало, когда она у Дюка выторговывала «зелененькие». У нее слюнки текли, когда валютчик Саша шептал ей: «Фирмы много», — значит, к берегу прибыло много иностранцев и надо спешить дело делать… Ее любовник Давид Круглянский, синеглазый молодой человек неопределенных занятий с внешностью холеного барина, специализировался на спекуляции заграничными джазовыми пластинками. Давид хорошо разбирался в тонкостях этого бизнеса, была у него тут своя клиентура.

Среди клиентов попадались ошалевшие от сионистской пропаганды люди, платившие до пятисот рублей за пластинку с записью молитв главного кантора американской синагоги. «Поет так, что за душу хватает… Знаменит на всех континентах», — расхваливал свой товар Давид Круглянский. И пластинки эти не задерживались: с одной стороны пластинки — секс-джаз, с другой — «Песнь песней» в исполнении главного кантора… А вместе с пластинкой продавалась шестиугольная звезда, позолоченная, с клеймом, свидетельствующим, что сделано в Израиле…

И Сергей хватается за голову: «Бог ты мой, как я низко пал! И почему я не послушался Бориса?» Борис был однокурсником Сергея. Валютчик Саша почтительно говорил о нем: «Далеко пойдет… Головастый…» И тут же пытал Сергея: «Не продаст?» И сам отвечал: «Не выйдет… Увяз». Для Сергея история Бориса осталась загадкой — как случилось, что он вырвался из этого омута? Кто его вытянул, кто открыл ему глаза, в каком «вытрезвителе» пришел в себя? Но теперь это уже не столь важно. Для него, Сергея, важно другое — почему он сам не вырвался, почему не поверил Борису в тот вечер, когда они сидели вдвоем в кафе и один на один вели нелицеприятный разговор? Борис выложил ему начистоту все, что думал о себе и о нем, и о Саше Аветисове, и о красавице Ксане, и о Давиде Круглянском, и о долговязом Дюке, и даже о Владике, который оставался все время в тени и к их компании вроде не был причастен. Борис сказал о нем: «Теневой кабинет… Все видит, все знает, всем управляет». Сергей и сейчас не хочет так думать о Владике. «Он-то при чем?» Но это так, между прочим. Сергей снова вспоминает Бориса: «Опомнись, Сергей. Ты же отличный парень. Умница. Поверь, глаза дружбы редко ошибаются. Это, кажется, старик Вольтер говорил… Поверь другу… Давай забудем все и сожжем все корабли. Согласен?» Сергей тогда уклончиво ответил: «Хорошо. — И негромко, почти шепотом добавил: — Надо подумать».