Вне игры

Он слишком долго «думал». И вот расплата… Самое тяжкое ждет его там, вне стен камеры, когда придется держать ответ перед людьми, перед Ириной.

Клюев поверил в искренность юноши. Его отпустили домой. На улице Сергей увидел поджидавшего его Синицына. Крымов не выдержал и расплакался…

Два дня Сергей не показывался никому на глаза. Никого не хотел видеть, кроме Ирины. А с ней встречаться страшно. Поймет ли?

…Они встретились на Фрунзенской набережной. Объяснение было трудным. Собственно, это была горькая исповедь человека, который, прожив более двадцати лет, так и не понял, что счастье жизни заключается совсем не в том, чтобы пройти по ней бездумным гулякой. Он говорил тихо и горестно качал головой. А она молчала. И это было невыносимо. Лучше бы она накричала на него, обругала, оскорбила. Тогда ему было бы легче. А она молчит. Молчит и думает. О чем? Не о том ли вечере, когда Сергей рискнул пригласить ее в ресторан, где его ждали Саша, Надя, Давид, Ксана, Дюк и Владик? За весь вечер Ирина не проронила ни слова и лишь испуганно впивалась глазами то в Ксану, то в Дюка, то в Сергея. И резко обозначились складки у губ. Только у самого дома Ирина сказала: «Мне хочется скорее принять душ… Смыть все это… А тебе?» Сергей тогда ничего не ответил, он понял, что хочет смыть Ирина. Ее вдруг прорвало: «Я за самую богатую палитру чувств, за все, что творит настоящая любовь. Но я презираю все те чувства, что разбужены жаждой денег. Это гадкие чувства. Я думала об этом, когда мы сидели в ресторане… Они страшнее болота… Засасывают… И я боюсь за тебя, Сергей».

Он попытался тогда отшутиться. Но из этого ничего не вышло. Ирина ушла грустная и обескураженная. У него не хватило силы воли порвать с дружками — через неделю снова состоялось шумное застолье с его участием. Но без Ирины. Так он жил двойной жизнью. Ирина — это светлый мир прекрасных чувств и мыслей. А вся эта братия… Нет, он так и не смог от нее оторваться, хотя разум его протестовал.

Теперь Сергей понимал — то был своеобразный наркотик. Здесь, на набережной, он честно сказал об этом Ирине. Минуты две они стояли, не глядя друг на друга, словно боясь прочесть в глазах что-то еще недосказанное и куда более страшное, чем то, что уже было сказано.

— А теперь ты все понял?.. Надолго ли? — И, не дожидаясь ответа, Ирина продолжала: — Я биолог и хочу тебе напомнить, что жизнь наша ошеломляюще быстротечна. Надо многое успеть сделать. Пока ты еще ничего не успел. Смотри, не опоздай…

— Ириночка, не казни. Я…

Сергей протянул к ней руки, но она отпрянула. Резко повернулась и, не попрощавшись, застучала каблучками по асфальту. Сергей долго смотрел ей вслед.

А «казнь» была еще впереди. Курсовое собрание студентов. Гневные слова однокурсников хлестали наотмашь, больно, без оглядки, без снисхождения. Ни одного слова в защиту, в оправдание. «Ты живой труп, Сергей». Говорили о нем и о его так называемых друзьях: «Объединение дурных людей — это не товарищество, это объединение сообщников по дурным делам». Осуждая Сергея, осуждали себя: «Одни из нас были равнодушными, другие не решались сказать правду».

Сергей, мертвенно бледный, стоял в углу большого зала и слушал. Слушал и думал: все ли он сказал в те двадцать трудных минут, когда держал ответ перед товарищами? Он говорил без запинки, но речь его оборвалась неожиданно. Сергей хотел что-то обдумать и снова продолжить. Но в это мгновение председательствующий спросил: «Это все?» И Крымов машинально ответил: «Да, мне больше нечего сказать». Сердце глухо стучало. Ему хотелось крикнуть: «Перестаньте! Довольно! Нельзя же бить лежачего». Но он понимал, что не имеет права даже на такое снисхождение. Сергей боялся оглянуться, боялся поднять глаза: вдруг и Ирина среди судей — она могла прийти. И еще с одним парнем он не хотел бы встретиться взглядом, с Борисом. Где он, комсорг их группы? Почему молчит, почему не рассказывает про тот их разговор, когда он призывал его «сжечь корабли». Крымов со страхом ждал, когда же наконец попросит слова Борис. Но Борис не выступил. Только бросил реплику распалившемуся в гневной речи комсоргу курса: «Теперь мы все умными стали…»

В один и тот же день Сергея исключили из комсомола и из института. Вечером ему позвонил Владик:

— Старик, не вешай нос на квинту. Ты попал в вагон для некурящих. Это бывает. А Дюк твой изрядный прохиндей. И дурак. Древние говорили — не следует заводить глупого друга. Но я помогу. Давай завтра встретимся…

Сергей ответил коротко:

— Не хочу. Не надо…

И повесил трубку. Он ждал звонка Ирины. Она уже все знала. Но телефон молчал. Тогда Сергей позволил сам.

— Алло!

— Здравствуй, Ириночка…