Вне подозрений

Приехала полиция, Морроу с Перивалем. Не буду врать, по профессии я не столько журналист, сколько актриса, но свое потрясение и безысходную, отчаянную тоску – нет, их я не играла. Я старалась задавать вопросы, которые, как мне казалось, должна была задавать. И вопросы, на которые действительно хотела узнать ответ (например, про сыпь у нее на лице). Поехала на работу, как-то прожила день. Промашки начались потом, когда вечером ко мне в дом явился Периваль. Я запаниковала. Боясь, что копы найдут шнурок, я отдала инспектору не Филиппову толстовку, в которой была на самом деле, а свою. Но меня все равно глодало беспокойство. А что, если ткань на наших кофтах отличается? Я знала, что трогала тело, но, охваченная страхом, не могла вспомнить, что конкретно делала. Или что именно нужно говорить. В какой-то момент я надолго задумалась, стараясь представить, что должна помнить попавшая в мою ситуацию свидетельница преступления, что она сказала бы. Секунды тикали, и говорить хоть что-то было уже бесполезно.

Нужные слова пришли ко мне чуть погодя, и я «вспомнила». Вроде бы пустяк, но что-то в моем промедлении зацепило Периваля, вызвало подозрения. Какая-то мелочь, нестыковка информации. А последствия разрослись как снежный ком. Или я сама себя чем-то выдала? Была неадекватной?…

Мне постоянно приходилось соответствовать обстоятельствам, правильно реагировать; я изо всех сил старалась замаскировать овладевший мной ужас, бесконечные дурные предчувствия и изнуряющий страх под негодование и потрясение, которые демонстрировал бы на моем месте человек невиновный. А Периваль сыпал все новыми и новыми уликами, предъявлял фотографии, как личные трофеи. Мозг у меня закипал. Почва: надо было подмести пол в квартире Ани, как же глупо… Газетные вырезки: странно, зачем Аня их собирала? Видимо, ей тоже нужны были «сувениры»… Одежда: вот тут я оказалась в тупике. Мне и в голову не приходило, что это Филипп обчистил мой гардероб, какая гадость! Магазин секонд-хенд, Марта со своим «и-Бэй» – оба эти объяснения выглядели правдоподобными. Напоминания о ее беременности каждый раз были для меня выстрелом в висок. А потом Периваль вытащил из рукава чек, оплаченный моей кредиткой. Филипп по ошибке взял мою карту, это было яснее ясного. Только инспектору-то я что должна была говорить? Заметил ли Периваль плеснувшуюся в моих глазах мýку? Разглядел ли ее за небрежными комментариями и легкомысленными шутками? Может, именно это и укрепило его подозрения?…

От сырой ступеньки штаны у меня пропитываются влагой, и я пересаживаюсь на скамейку. Зарыться бы сейчас лицом в подушку, спрятаться… Чувства других, их горе… господи, до чего же это непосильная ноша! Скорбь Кристы, злоба Толека. Человек умирает, но для живых на этом ничего не кончается. Их страдания бесконечны…

…Наступили выходные. Филипп никак не мог до нее дозвониться. Она умерла, и я об этом знала, а он – нет. Каким он был нервным, каким отчаявшимся! Обед с его родителями. Меня словно медленно поджаривали на адской сковороде, но я держала себя в руках. Навык, полученный на работе, – улыбаемся, Габи, и сохраняем лицо. Зато Филипп откровенно игнорировал своего отца, и мне было так противно видеть его слабость, я ненавидела его за это. Помню, в голове крутилось: «Вот и хорошо, что она умерла!» В тот день, когда он узнал, все было по-другому. Его телефонный звонок… Муж едва мог говорить. Когда ночью я увидела его в подвале за рабочим столом – невидящим взглядом уставившегося в экран, – злость исчезла, уступив место раскаянию и жалости. Я едва устояла, так сильно хотелось обнять его, убаюкать боль, утешить…

Я думала, Филипп пойдет в полицию. Выжидая, украдкой за ним наблюдала. Но он все не шел. Нервы мои едва не лопались от напряжения. Когда стало ясно, что он не собирается ничего предпринимать, пришлось подстраиваться, продумывать дальнейшие шаги, гибко реагировать. А потом меня арестовали. И тут уж Филиппа просто необходимо было держать подальше. Я тосковала по нему каждой клеточкой своего тела, но в телефонных разговорах вынужденно делала вид, что ничего особо страшного не происходит. Не дай бог он рванул бы домой! Конечно, он явился бы во всеоружии – адвокаты, судебные постановления, – но рисковать я не могла. Он рассказал бы обо всем полиции, возможно, даже сам меня заподозрил бы. Нет, Сингапур сыграл мне на руку. Пока на сцену не вышел Филипп, у меня не было мотива…

Я с трудом встаю и тут же резко пригибаюсь. Возле кафе торчит какой-то мужчина, оглядывается по сторонам. Услышал мои причитания и всхлипы? Заметил ли он меня? «Тихо, Габи, замри!» – уговариваю я себя, но меня всю трясет. Прикрываю глаза.