Вне подозрений

– Точно? Может, вы идеалист, который видит в людях только лучшее?

Он огорошенно смотрит на меня. Открывает рот. Закрывает.

– Мне кажется, они об Ане заботились. Думаю, они были хорошими работодателями. Да.

– А у нее дома они бывали?

– Нет. Ни разу.

– М-да, однобокие отношения, правда? Вот Аня – она знала о них так много, стала частью их жизни… Ее, в конце концов, кусал проказник Элфи!.. А Бакстеры… они забывали о ней, стоило девушке выйти за порог их дома. Они думали, что знают Аню. Но разве им известно, какой она была на самом деле? Чем жила, что ее волновало?… Как они себя с ней вели? Естественно? Искренне? Или изображали начальство? У нас у всех наготове тысяча масок для разных случаев. Взять, например, Марту. Может, я кажусь ей такой же неуловимой и непонятной, как она мне? В нас прячется столько разных личностей! И иногда мы притворяемся кем-то другим, не собой…

Встревоженный взгляд Джека в ответ. Я смеюсь:

– Простите. Мне горько. Все время думаю о том, что она умерла. Так-то вот… Что ее убили.

Он не сводит глаз с записанного в блокноте телефонного номера – быстрые, неразборчивые каракули, обведенные в двойную рамочку.

– А давайте позвоним Кристе! – предлагаю я. – Она может что-нибудь знать. Или, на худой конец, дать нам координаты Толека.

Он кивает. Народу в пабе все прибавляется, гул голосов нарастает. Рефлекс ломбарда: чтобы быть услышанными, люди инстинктивно стараются перекричать самих себя. (Как-то в гостях у «Доброго утра» был социолог с обзором шумового загрязнения в юго-восточной Англии.) Джек залпом проглотил свой «Гиннесс», а я больше не могу делать вид, что потягиваю шанди. В зал входит пара – обнаженные ноги, аура речной свежести – и пристально наблюдает за нашим столиком. Я приглашающе машу им рукой, жду, когда они торопливо приблизятся. Усаживаясь за освобожденный нами столик, они даже не удостаивают меня взглядом. И не благодарят.

На улице потеплело, но яркая синева неба исчезла. Ветер стих, и над головой нависла унылая облачная дымка. Мы с Джеком подходим к скамье на набережной. Садимся на расстоянии друг от друга, каждый на свой край. И что за блажь на меня нашла? Теперь вот чувствую себя неловко. Пока Хейуорд пытается дозвониться, я не мигая смотрю в мутную речную воду. Достали меня все эти люди в пабе.

Джек говорит:

– Тишина. Может, оставить ей сообщение?

Я отрицательно мотаю головой. Вдруг наваливается унылая безнадежность…

Он прячет мобильный в задний карман и сочувственно произносит:

– Ну что вы, не расстраивайтесь. Обычные невежи.

Значит, он все видел. Замечает куда больше, чем показывает?

– Да ничего, все нормально. Знаете, может, на их месте…

– Да плюньте вы на эти воскресные газеты! Хуже их сплетниц нет! Печатают кучу небылиц…

Вот оно что! Значит, сегодня в газетах появилась новая порция снимков «изувеченной» мной журналистской ноги…

– А я в них даже не заглядывала. Сунула под диван, и все.

– Вот это дело! – расплывается он в улыбке.

Мы так и сидим на скамейке. Молчим. Потом Джек заикается об обеде.

– Вы же вроде недавно сосиску в тесте съели?

– Нет… Но… Откуда?… Это была не сосиска в тесте, а хомити!

– Неужели хомити? Открытый овощной пирог? Конечно, что за удовольствие есть его дома, лучше на ходу! – дразню я.

– Я проголодался! – обиженно парирует он. – А все из-за того, что курить бросаю. К тому же я не успел позавтракать, а возле метро «Брикстон» такая чудесная пекарня…

– Удивительно, как вы еще не превратились в толстяка!

– Я каждое утро занимаюсь. Вот, пощупайте!

Ко мне приглашающе тянется рука со вздувшимся бицепсом. Я сжимаю напряженные мышцы – и тут же отвожу глаза, уставясь в неповоротливую реку, пытаясь скрыть возбужденное волнение.

После неуютной паузы он предлагает:

– Пройдемся?

– Целенаправленно пройдемся? Или просто прогуляемся?

– Предлагаю для начала просто пройтись. А там видно будет.

Начался отлив – внизу, под эллингами, дугой обнажился берег. Кромка воды усеяна обломками и мусором – покрышки, деревянные щепки, старые пакеты, даже мертвая крыса… Мимо, усердно работая веслами, проплывает на байдарке женщина с загорелыми руками.

– Толек, – роняет Джек. – Нужно найти этого Толека.

– Говорят, он тогда был в Польше. Если бы он был здесь, может, Периваль не вцепился бы в меня такой мертвой хваткой. Цеплялся бы к нему!

– Да уж, Польшу нам крыть нечем. Железное алиби.

– Ну что значит «железное алиби»? Просто избитая фраза, оправдывающая тех, кто не утруждает себя дотошными проверками! Разве не мог он тайком вернуться в Англию, скажем, в багажнике чьей-то машины? А потом такой же контрабандой переправиться обратно? Ведь мог! И если у меня алиби нет – ни на ночь убийства Ани, ни на день, когда был оплачен тот чек, – это же не означает автоматически, что я виновна! Это значит лишь то, что у меня друзей маловато. – Я смеюсь, пусть Джек думает, что я не всерьез.

– Периваль не появлялся?