Вне правил

Я встречаюсь с Тадео в тюремной комнате для посещений, нашем обычном месте, и обсуждаю возможную роль доктора Теслмана в его защите. Эксперт будет свидетельствовать, что у Тадео произошло помутнение рассудка, он не понимал, что делает, и не помнит, что тогда произошло. Тадео эта новая теория нравится. Да, если подумать, он действительно спятил. Я называю сумму гонорара эксперта, и он говорит, что денег у него нет. Я уже поднимал вопрос о своем гонораре, и тогда у него с деньгами было еще хуже. Понятно, я буду защищать Тадео Запату просто потому, что люблю его. Ну, и ради славы тоже.

В чистом виде теория О. Джея Симпсона[7] об адвокатском вознаграждении, воплощенная на практике: я ничего вам не плачу; само участие в процессе — ваш счастливый билет; вы потом напишете книгу и обогатитесь.

Я направляю в суд соответствующее уведомление, составленное конторой двух Гарри, о том, что защита будет настаивать на признании подсудимого невменяемым в момент его нападения на рефери. Главный прокурор, Макс Мансини, как обычно, выражает недовольство, поскольку налицо неопровержимые доказательства вины подсудимого Запаты и дело получило большой общественный резонанс. Макс полностью контролирует подготовку к суду. Он по-прежнему предлагает пятнадцать лет за тяжкое убийство второй степени. Я настаиваю на десяти, хотя и не уверен, что на этих условиях мой клиент согласится признать вину. Прошло уже несколько недель, и Тадео, получивший право на продолжительные бесплатные юридические консультации, положенные тюремным заключенным, еще больше укрепился во мнении, что я смогу его вытащить, потянув за нужные ниточки. Он рассчитывает на какую-нибудь юридическую хитрость, в существовании которой не сомневается никто из сокамерников.

Доктор Теслман приезжает в Город, и мы вместе обедаем. До выхода на пенсию он был практикующим психиатром, который никогда не испытывал желания преподавать или возиться с пациентами. Состояние невменяемости всегда вызывало у него особый интерес — преступление страсти, непреодолимый импульс, момент, когда ум так наполнен эмоциями и ненавистью, что приказывает телу действовать силой, а посему оно никогда не является намеренным. Он предпочитает говорить сам, полагая, что это убедит меня в его компетентности. Я слушаю его чушь и стараюсь представить, какое впечатление он произведет на присяжных. Он располагает к себе, уверен, умен и хороший собеседник. К тому же он из Калифорнии, а это две тысячи миль отсюда. Все судебные адвокаты знают, что чем большее расстояние преодолел эксперт, тем больше доверия он вызывает у жюри.

Я выписываю чек на половину гонорара. Вторую половину он получит на суде.

Он беседует с Тадео два часа и — надо же! — теперь совершенно уверен, что парень отключился, потерял рассудок и не помнит, как избивал рефери.

Так что теперь у нас есть линия защиты, пусть даже весьма шаткая. Я не питаю особых иллюзий, поскольку обвинение предъявит двух или трех своих экспертов, ничуть не менее убедительных, чем Теслман, и все они постараются сразить нас остротой своего ума. Когда я вызову Тадео для дачи показаний, он будет выглядеть достаточно прилично, может, даже сумеет выдавить слезу, но на перекрестном допросе Мансини сделает из него отбивную.

С видео не поспоришь. Я по-прежнему не сомневаюсь, что присяжные будут пересматривать запись снова и снова и сомнений у них не возникнет. Они с усмешкой воспримут разглагольствования Теслмана и посмеются над словами Тадео, после чего вынесут обвинительный приговор. В случае признания его виновным он получает от двадцати до тридцати лет. В день суда мне, возможно, удастся уговорить прокурора снизить срок до двенадцати-пятнадцати.

Но как мне убедить упрямого двадцатидвухлетнего парня признать себя виновным, чтобы ему дали пятнадцать лет? Напугать тем, что он может получить тридцать? Сомневаюсь. Великий Тадео Запата никогда ничего не боялся.

8

Сегодня Старчеру исполняется восемь лет. В издевательском постановлении суда, регламентирующем время, которое я могу проводить с сыном, черным по белому написано, что в дни его рождения мне положено два часа.

Его мать считает, что два часа — это слишком много. По ее мнению, одного часа хватит за глаза, а еще лучше, если мы не будем встречаться вовсе. Ее цель — вообще убрать меня из его жизни, но я этого не допущу. Может, отец из меня действительно никудышный, но я стараюсь. И вполне вероятно, наступит день, когда парнишка захочет проводить время со мной, устав от общества двух постоянно ругающихся матерей.

И вот я сижу в «Макдоналдсе» и жду наступления своих двух часов. Наконец подъезжает Джудит в адвокатском «ягуаре». Они со Старчером вылезают из автомобиля и заходят внутрь. Увидев меня, Джудит кривится и передает мне сына с недовольной миной:

— Я вернусь в пять часов.

— Но сейчас уже четверть пятого, — возражаю я, но она удаляется, не удостаивая меня ответом.

Старчер устраивается напротив.

— Как дела, приятель?