Вне протяжения

Неизвестный или неизвестное не запугивало, а тихо, почти задушевно уговаривало, увлекая на край небытия, настойчиво внушало что-то, усиливая бесплотное давление. Приглушенный, почти неразличимо низкий голос звучал на самой грани восприятия, раздавался непосредственно в голове, вовсе не враждебно и очень убедительно, несмотря на полную непонятность произносимого.

Стас не ощущал страха, им овладело полное безразличие к происходящему, но всё же, вялый протест от собственного бессилия родился в глубине сознания. Его неумолимо сталкивали в сон, в неизвестность чёрной пустоты, однако сомнений не оставалось, вернуться оттуда назад уже не удастся. С отчаянием он собрал всю свою волю, пытаясь противостоять натиску непостижимого, и ему удалось приостановить медленное сползание в ничто.

ЭТО продолжало торопливо лопотать, почти ласково, похоже, призывая прекратить всякое сопротивление, дать увлечь себя в близкое небытие. При этом нажим ни на миг не ослабевал, словно они мерились силами в воображаемом реслинге, пытаясь уложить захваченную руку противника на стол. Одновременно он точно знал, что это не сновидение. Во сне обстановка не могла восприниматься так отчётливо, а мысли не остались бы столь ясными. На самом деле НЕЧТО упорно пыталось спихнуть его в необратимый хаос, и уже проклюнулись в сознании ростки первобытного ужаса. Он понял, что не хочет смириться с неведомой силой, не считавшейся с его собственной волей. Он хотел жить, каждый день видеть маленького Родьку, Светлану, снова быть рядом глаза в глаза и никогда не ссориться по пустякам, как всё чаще происходило в последнее время. Собравшись мысленно в единый кулак, неимоверным и неистовым рывком удалось разом избавиться от нематериальных пут.

НЕЧТО тут же сняло свой пресс и полностью исчезло, бесследно растворилось в окружающем, будто и не появлялось. В один миг Стас ощутил, что никого больше нет возле дивана, в комнате, в коридоре. Теперь он смог без усилия повернуть голову к тёмному окну и различил в нём тусклые успокаивающие звёзды.

Веткин остался в твёрдой уверенности, что не спал ни минуты, и всё ощущалось наяву, не было ничего похожего на переход от бодрствования ко сну или наоборот. Тогда, что же ЭТО представляло собой на самом деле? В сновидение совершенно не верилось… Такого с ним никогда не происходило прежде. Разумеется, можно подыскать объяснение, но ломать сейчас голову нисколько не хотелось.

Внезапно его осенило: будь Светлана рядом, ничего подобного не случилось бы. Может, ночной пришелец пытался донести давно ему известное? Стасу захотелось тотчас увидеть её, он понял, их размолвки совершенно ни к чему, не имеют под собой никаких оснований. Он любил Светку так же, как первые месяцы после знакомства той памятной весной. Но теперь она ещё и мать его сына. Он не допустит, чтобы Родик, как и он, вырос без отца. Только вот всякие неприятные обстоятельства наваливаются со всех сторон. Какие же крепкие нервы надо иметь, чтобы не срываться всякий разпо пустякам! Всё это он и выскажет Светлане сегодня при встрече, давно следовало откровенно поговорить. А пока он чувствовал разбитость во всём теле, вот тебе и спокойная ночка!

Серые сумерки рассвета всё смелее вливались в окно ординаторской. Мебель выступала из таявшего на глазах полумрака, приобретала привычные очертания. Голые ветви деревьев за стеклом раскачивались под порывами пробудившегося ветра. Продолжать валяться на диване не имело смысла.

Последние часы до конца смены тянулись невыносимо медленно, Веткин автоматически исполнял положенное, но при этом снова и снова прикидывал, как поведает Светлане о ночном происшествии. Конечно, она не поверит, примет рассказ за шутку, за розыгрыш, за глупый предлог к примирению, лишь бы выслушала до конца. Только вот ждать до вечера бесконечно долго…

С ней одной он и мог поделиться таким, не опасаясь, что его поднимут на смех. А больше и не с кем, другие просто не поймут… Случилось так, что взамен умершей матери в его жизни появились сразу два самых близких человека, жена и маленький, но стремительно подраставший сынишка.

В дневной сумятице Веткин перестал ломать голову над ночным приключением, воспоминание о нём отошло на второй план, утратило яркость, почти поностью стёрлось. Сначала предстояло разобраться с непонятным ничего хорошего не сулившим вызовом в прокуратуру.

«Крутая лесенка в подвал, как в глубь столетий»⁶

С некоторой робостью ступили они на площадь перед вокзалом, надписи на непонятном языке убеждали, что очутились в другой, почти закордонной стране. Однако вид тут же попавшихся на глаза потёртых личностей славянской и не очень внешности, распивавших в столь ранний час пиво прямо из горлышек бутылок, сразу их приободрил: оказывается, и здесь возможна нормальная человеческая жизнь!