Вне времени

А слезинка сохнуть начала. Особенно, когда в море завелся кит. Он был такой огромный, что только махнул хвостищем и сразу выскочил на берег. Мечется кит по берегу, воды просит, а маленькое море совсем уже крохотным стало, берега солью покрылись. И вдруг откуда-то сверху прилетели мелкие брызги. Обрадовалось море, стало их глотать, как таблетки, целыми горстями, от высыхания лечиться. Заплескались радостные волны, и вот уже хлынули к ним гости небесные – капли дождевые, много-много…

И стало море огромным – с целую лужу! Рыбы, киты, кальмары – все-все в море вернулись и начали танцевать. Потом у них у всех появились китята, кальмарята и прочие весёлые рыбята.

А вечером после дождя море под луной успокоилось и уснуло. И снилось ему всю ночь, что оно – маленькая слезинка на деткой щёчке. Маленькая-маленькая, как звёздочка, потому что в ней отражается луна, а ещё звёзды и всё-всё небо вокруг, и вся-вся земля. И мы больше никогда-никогда не будем плакать, правда, малыш? Прости меня, прости, прости, прости…

Шаг 19

Дверь таинственного домика растворилась. Да, растаяла в воздухе. На пороге стояла Дзелинда. Она и не она. Лицо её изменилось, не то чтобы потемнело, но стало задумчивым, неуверенным в чем-то очень важном. Антон Макарович бросился навстречу, обнял дочь и горячо зашептал:

- Пойдём-пойдём отсюда, забудь-забудь, этого не было, ничего не было! Прости-прости меня! Прости за то, что тебе пришлось увидеть это и пережить такое… прости…

- Это не люди… Они – не люди, папа. Ты не говорил мне раньше. Ты ничего не говорил… Зачем я… Зачем мне было это знать? Господи, какая же я была!.. Как мне теперь с этим жить? Папа! Скажи мне: кто же я?!!

- Ты? .. Как? Разве ты не знаешь теперь уже точно? Ты – моя дочь, Дзелинда. Самое дорогое для меня существо на свете!

- Ты прав! Существо! Именно – существо! Со мной было так же? Да или нет?

- Да… Но это ничего не значит! Мы – родные!

- Ещё бы! Я понимаю. Конечно, куда уж родней! Ведь ты мне не только отец…

Пржевальский замер. Ему казалось, что сердце его висит в воздухе рядом с ним - на тончайшей паутинно-раскачивающейся ниточке!

- Не только отец… но и…

- Кто?

- Не знаю кто… - прошептала Дзелинда и невольно опустила глаза. Щеки её пылали, - не знаю как это назвать…

- Разве они плохие?

- Нет, папа, они добрые, но..

- Если бы их не осталось, весь мир превратился в одно бесконечное Косоедово! Ты это понимаешь? Ты бы этого хотела?

- Нет. Точно – нет. Не хотела бы, нет. Мир – шантажа, чистогана, зависти, клеветы, там всё – исподтишка. Но ведь… получается, что они нам помогают?!

- Не помогают. Их услуги очень-очень щедро оплачиваются. Это их – основной бизнес вот уже третью сотню лет! Кровососы они и хапуги. Но у нас нет другого выхода.

- Теперь я знаю всё. Спасибо, Антон Макарович…

- Не дуйся, Дзелинда Антоновна, не дуйся, и не всё ты ещё знаешь, не всё…

- Ты так думаешь? И что же мне неизвестно, по твоему мнению, папуля?

- А про пчелок. Вот послушай . Полезно будет.

Дзелинда вздохнула. Отвернулась. Потом резко снова повернулась к отцу и произнесла: - Рассказывай.

И опустила голову…

Жил-был добрый пчёл. И была у него хорошая пчела. И были у них пчелинки и пчельцы. Мелкие, но много. Пчёл и пчела занимались пчеловодством. С утра до вечера водили они своих пчелинок и пчельцов по разным цветам.

Кормили, поили, нюхать учили, чтобы цветы различать: луговые от горных, горные от лесных, лесные от полевых, полевые от тех, которые люди летом в горшках держат на балконах.

Пчелинки и пчельцы одно время постоянно не тем занимались: то баловались, то от рук отбивались. Как увидят чьи-нибудь руки – сразу отбиваться начинают, потому что у их родных пчёла и пчелы никаких рук никогда не было, только лапки. Зато такие приятные. И ласковые, и мохнатые, как положено.

Вот собрались ребятишки вокруг цветущей яблони и баловаться начали. Подлетают к яблоневым цветкам, лепесточки дёргают, треплют, друг дружке «зы-зы-зы» кричат и разбегаются. А потом опять то же самое. Лепесточки портятся, падают в траву под яблонькой. Вот же озорники!

Расплакалась яблонька, дождик от неё пошёл маленький, но настоящий. И пошёл дождик жаловаться на судьбу яблоневых цветков прямо к самому главному на небе и на земле. А к нему далеко и ходить не надо. Он всегда тут рядом. И уже знает обо всём.

Стоят перед ним пчёл с пчелой своей. Стыдятся. Головы опустили.

- Детишек наказывать? Или вас?

Молчат.

Вдруг звон со всех сторон: пчелинки и пчельцы налетели.

- Не трогайте их! Пожалуйста! Это мы! Мы-мы-мы сами виноваты! Нас накажите! Они хорошие! Пожалуйста!

Так просили , что дождик расплакался опять. Потому что теперь уже всех жалко. И тот, который главный на небе и на земле, – тоже расплакался и тут же просиял, как солнышко. И такая огромная лёгкая прозрачная радуга над всем миром от слёз этих и солнышка образовалась, такая цветная и широкая, что всех-всех обняла.

Летают в ней, сверкают золотинками пчелинки и пчельцы. Сияют, переливаются огненными блестками пчёл и пчела, яблонька цветками машет, трава пушистее стала, вся в алмазных росинках…