Вне закона

Изобилие служащих раскрытию преступления писем и наблюдений всякого вида раскрывало негодование широких кругов населения в связи с этим позорным деянием. Полиция обнаружила документ, который, кажется, доказывал существование тайной организации под названием О.К. Один из пунктов устава этого союза звучал: Предатели подлежат тайному самосуду. После объявления об этой чрезвычайной находке изобилие писем вдруг стало весьма скудным.

Люди, которые удивлялись, как стало возможно, что за несколько дней в Верхней Силезии внезапно стояла немецкая армия, вооруженная и готовая к бою, и при этом немецкая общественность не заметила и следа какой-либо мобилизации, больше не удивлялись, узнав о существовании тайной организации. Они также не удивлялись, когда в страну из Верхней Силезии постепенно проникало мрачное известие, доходили передававшиеся шепотом слухи, странным образом остававшиеся в полумраке намеки. Их удивление скорее уступало заставлявшему молчать ужасу. Так как действия этой самой О.К. вскоре стали ужасно очевидными.

По переулкам подкрадывалось убийство. Яд, кинжал, пистолет и бомба, казалось, были инструментами всплывшей из темноты немецкого хаоса кучки хладнокровных преступников. В городах трещали взрывы. Мужчины, заметные издали, те, которых массы терпели как своих руководителей, и которые на самом деле стоили этих масс, падали под огнем. Народ голодный, упрямый, ожесточенный, бастующий, начал глухое движение. Подхваченный яростными демонстрациями, народ протестовал против непостижимой, отбрасывающей вперед свои отчетливые тени опасности. От каждого отдельного действия расходились свои круги. Однако эти круги пересекались, срастались. Вскоре не могло уже быть никакого сомнения, что здесь действовали по единому, мрачному плану. О.К., похоже, начала заниматься своим предосудительным ремеслом совершенно открыто. Возбуждение росло, и с ним росло отвращение. Но в то же время росла также непонятная магнитная сила, которая засасывала все большие части народа в преступный вихрь, который образовался под поверхностью. Общеупотребительное представление об О.К. заставляло повсюду чуять ее влияние. Любое действие порождало сверкание в воздухе, в котором игры фантазии приобретали свой вид.

Это было как чума, которая настигала мирных граждан. Воздух был наполнен удушливым запахом катакомб. Он проникал из щелей в двери молчаливых задних комнат с кисловатым дымком заговора. Резкий ветер напоминающего холодный нож цинизма дул даже из таких сфер, как известные своей легальностью и идеализмом союзы. Скоро бесчисленные мужские хоровые общества чувствовали себя как органы таинственной власти и ощущали себя призванными и вызывающими зависть спасителями отечества. Во всех кабачках, трактирах, подвалах слышалось «тише, тише!» и «тс, тсс!». Мало того, песня бригады Эрхардта, мелодия старого английского опереточного шлягера, с рублеными фразами солдатского текста, раздавалась на всех переулках. Дети пели эту песню, патриотические союзы заботились об этом на своих немецких вечерах, в кафе оркестры играли ее по многократному желанию посетителей. Через дрожь тайны, окружавшие союз и его действия, вокруг песни вырастало смелое упрямство сопротивления. Мужчины были легионом, которые старались ради высокой славы и стремились это доказать. Они шептали как заклинание, «приказ шефа», и никто не решался что-то проверять и разузнавать, и выполнение приказа было гарантированным. Если где-нибудь в народе получала огласку история с контрабандой оружия, с покушением с использованием бомб, с попыткой убийства, то знали: это O. К.

И странным и в то же время внушающим опасение было то, что к шумливому негодованию так часто и так быстро добавлялось тайное удовольствие, боязливый страх с его сладкой щекоткой. Были мгновения, вызванные таинственным сообщением об О.К., когда даже у самого скромного и самого верного государству мелкого чиновника воодушевление поднималось как пена в стоящей перед ним кружке пива.

Подобно наполненному газом облаку распространялся жестокий дух тайного союза. Скоро казалось даже честью принадлежать к нему. Многие в доверенном кругу хвастались, что являются членами союза, некоторые даже публично этим гордились. Были люди, о которых весь город знал, что они были ведущими фигурами этой самой О.К., и восхищение чередовалось с негодованием от того, что они уже так долго до сих пор не были пойманы и посажены в тюрьму. Дело становилось общественным скандалом. Самые суровые распоряжения и декреты властей, самые строгие преследования приводили к нулевому результату. Все государствообразующие понятия о чести, морали, обычаях и долге должны были скоро пошатнуться. Но яд проникал даже вплоть до наивысших кругов. Этим действиям нужно было положить конец. Все ответственные элементы с удовлетворением приветствовали, когда полиция, наконец, в некоторых очевидных случаях перешла к арестам.