Но Нина тут же заставила себя успокоиться, ведь все же следователь не отрицает вину Сольцева, он
— Вы закончили? — спросила девушка в красном, взяла бумагу и вышла.
«Надо было нанять адвоката», — подумала Нина. Но она шла на суд, где должны были по справедливости разобраться во всем и осудить виновного. А сейчас?.. Она сама, выходит, виновата перед собой? Экая мерзость! Какой чудовищный подлог!
Опять прозвучало: «Встать, суд идет», и Нина увидела, что зал уж заполнен, Сольцев сидит на своем месте с тем же уверенным, неколебимым видом, и женщина-судья спросила уныло:
— Гражданка Самарина, ознакомились?
— Да, — сказала Нина и взорвалась: — Все, что там написано, — неправда, все подтасовано!
Судья тут же твердо произнесла:
— Сядьте. Я не дала вам слова…
— А я от вас его и не прошу! Если все пойдет так дальше, я покину зал. Судите вашего обвиняемого без меня.
— Сядьте и успокойтесь, — уже мягче сказала судья. — Ваши интересы защищает государственный обвинитель. А он еще не сказал своего слова. Следственное обвинение — это не приговор. Мы ищем истину и должны ее найти.
— Ищите, — согласилась Нина и села.
Она словно оглохла на какое-то время, однако услышала, как адвокат попросил зачитать акты экспертизы. Их стал читать низенький человечек, который несколько раз приходил к ней в палату, осматривал. Читал он нудно и длинно, в бумаге говорилось, что им были исследованы медицинские документы, исследованы нанесенные телесные повреждения. Он произносил много непонятных слов, однако вывод Нине был ясен: ей нанесены
— И вам не стыдно, доктор?! — выкрикнула Нина.
Низенький человек даже не посмотрел в ее сторону, а судья постучала карандашом. Виктор снова взял Нину за руку, и с этого момента ей все стало безразличным, почудилось, что, кроме Виктора, в этой комнате все ненавидят ее, ведь именно она оказалась повинной в том, что сюда собрались люди, бросив важные дела, чтоб разобраться в истории, в которой и разбираться не надо, ведь Сольцев, выходит, ни в чем и не виноват.
Ей пытались задавать вопросы адвокат, а потом прокурор, но Нина зло ответила: она не скажет более ни слова. Судья, как учительница непокорной ученице, что-то сказала ей назидательное, покачав при этом головой. А потом выступал прокурор. Он читал, все время спотыкаясь на словах, приглаживал свои желтенькие волосы, щетинистые усы двигались под его носом. Он повторял примерно все то же, что было написано в следственном обвинении, но при этом напускал на себя строгий вид и уж совсем грозно произнес, что, «учитывая все вышеизложенные обстоятельства, согласно статье сто четырнадцатой Уголовного кодекса РСФСР, части первой», он требует привлечения обвиняемого к наказанию лишением свободы на срок в два года в колонии общего режима.
— Безобразие! — выкрикнул кто-то из зала.
А потом поднялся адвокат. Речь его была гладкой, легкой, слова будто порхали. Скверно, говорил он, когда молодой человек увлечен только делом, только им, хотя у нас считается такое увлечение чуть ли не подвигом, но в то же время, как характеризуют его коллеги, деятельность Сольцева всегда была бескорыстна, нацелена на самое прогрессивное в науке… Нина ничего этого не могла слышать, она только смотрела, как по-прежнему высокомерно неподвижен Сольцев, и более не пугалась его открытых немигающих глаз. Адвокат говорил длинно, витиевато, и по нему выходило, что все документы подтверждают полную невиновность Сольцева. Ведь потерпевшая сама выпрыгнула из машины, но он знает, что суды не любят выносить оправдательных приговоров, в последнее время это уж стало притчей во языцех, и потому он просит суд проявить максимальную объективность, тогда она неизбежно приведет его к оправдательному приговору, что, безусловно, сделает честь суду.
Судья объявила перерыв, сообщив, что суд удаляется на совещание для вынесения приговора.
— Выйдем отсюда, — сказала Нина Виктору, чувствуя удушье. Хотелось скорее вдохнуть свежего воздуха.