Вне закона

Зачеркнув фамилию Щелкунова, Гаврюхин мелкой рысцой бросился догонять командира. Я свернул с тропинки – мне не хотелось идти за Самсоновым, за Перцовым, за Гаврюхиным.

Эх, Гаврюхин, в хвост ему шило!.. Все мы считали его честным, добрым, неробким и неглупым человеком, даже умным узкожитейским умом. Таким он, впрочем, и остался – щепетильно честный, христиански добрый, храбрый в бою человек. «Всем взял у нас Гаврюхин, – сказал однажды о нем Серафим Жариков, – сердцем чист, духом тверд, только умом недалек. Большевику надобен особый ум, и зря его ни в анкете, ни при приеме в партию не спрашивают. Что ржете? Я лично потому и не подавал в партию, что нет у меня семи пядей во лбу».

И теперь мы увидели нового Гаврюхина. «Соскучился по партийной работе», – сказал о нем Щелкунов, жалуясь на стремление Гаврюхина каждую мелочь согласовывать с командиром. Нет, не по самой работе соскучился он, а лишь по обрядовой ее стороне, по ритуалу. Видно, Гаврюхин, при всей его честности и преданности, никогда не был настоящим, мыслящим коммунистом – он просто не дорос до этого звания. Сейчас он сел в чужие сани и слепо помогает Самсонову выхолостить из партийной работы всю ее партийную суть. Если у него и появятся кое-какие сомнения на этот счет, этот «солдат партии», как назвал его Самсонов, скоро успокоит себя: «Начальству видней». А партии нужны солдаты, а не солдатики с оловянными головами…

С помощью Гаврюхина Самсонов рассчитывает создать «здоровую», то есть покорную ему, выхолощенную эрзац-парторганизацию, будет, точно шаман, исправно соблюдать обряды и таинства, глушить всякий разговор о внутреннем состоянии отряда общими словами, и нам будет во сто раз трудней бороться с ним. Ведь для полной власти только одного не хватало Самсонову – партийной поддержки. А Гаврюхин – этот благонамеренный, слепой и околдованный добряк, который сам и мухи не обидит, даст ему видимость поддержки партии и будет бездумно шлепать уворованную у партии печать на самые кровавые решения Самсонова. Такая поддержка – и Самсонов это понял наконец – посильнее, понадежнее поддержки «ядра» строптивых комсомольцев-десантников…

Один день

1

Группа Богданова возвращалась с очередной «заготовки». Прошли те времена, когда продовольствие давалось без боя. За последние две недели чувствительно сократился мясной рацион. Свинина и баранина стали роскошью, доступной только штабным нахлебникам. Хозяйства наших поставщиков поневоле – полицейских и старост – охраняет ощерившийся дулами автоматов и пулеметов, прижатый к дорожным магистралям «новый порядок». Приходится открывать все новые и новые продовольственные базы в отдаленных районах, где еще не ступала нога партизана. Хозяйственная операция стала операцией боевой, операцией почетной.

Невдалеке от лагеря, на Хачинском шляхе, мы встретились с подрывной группой Барашкова. Минеры возвращались после трехдневной отлучки. Устало волочились за десантниками по седому песку шляха длинные косые тени. И сами они были похожи на тени в своем военном, защитного цвета, пропыленном, грязном обмундировании. Угрюмые, суровые, серые лица. Три Николая – Барашков, Шорин и Сазонов, Володька Терентьев, Гаврюхин… Гаврюхину за полсотни, а его восемнадцатилетние товарищи выглядят его ровесниками. Куда пропала былая округлость щек, детский румянец под нежным пушком? В глазах – жесткий, настороженный блеск…

Диверсанты молча взобрались на наши подводы, и, хотя сами мы шли пешком – телеги были перегружены, лошади измучены, – у нас не хватило духу согнать непрошеных пассажиров.

– Вы откуда? – разлепил сухие губы Барашков.

Шорин тут же заснул, положив голову на розовое брюхо зарезанного ночью борова, и во сне снова стал мальчиком…

– На хозоперации были. Две коровы, пара овец, свинья, муки шесть мешков, – отрапортовал я. – На три-четыре дня хватит отряду.

– На фронте как?

– Паршиво. Вчера, правда, не слушали: питание кончилось. Самсонов к Бажукову за батареями послал. Они там груз получили.

– Неужели нам в сибирской тайге партизанить придется? – вздыхает Барашков. – Что ж! Не сдаваться же фрицам… В отряде что слыхать? Щелкунов все групповщину разводит?

– Да брось ты!.. Самсонов шестой отряд формирует. Дзюба разбил автоколонну на шоссе. Ну а вы? На «чугунке» были? Спустили?

– С живой силой! – оживился на миг Николай. – Начисто. Классные вагоны всмятку – одни мертвяки. Четыре мины через сто метров с детонирующим шнуром… Охрана там сильная стала – раз пять пытались подобраться к «железке»…

– Вот это работа!.. – протянул Богданов завистливо. – А у нас вот Кольку-писаря убили. Дзюбовцы на рассвете нас за немцев приняли.

– Это того, вейновца?

– Ну да, Таранова. Вон Терентьев твой разлегся на нем.