Вне зоны доступа

С Владом было здорово. Смущало одно: бессистемность. Он появлялся в самые непредсказуемые моменты. Маша погружалась в джакузи, а он звонил: «Одевайся, едем на презентацию». Или в 10 вечера кричал в трубку: «Я сейчас буду, не ложись!» Мог чуть ли не на сутки забрать ее в Гидропарк предаваться пляжным наслаждениям, а на следующий день появиться только ночью. «Пожалуй, быть женой бизнесмена не легче, чем альпиниста», — думала Маша в такие моменты. Она еще не могла привыкнуть к его телу: после худощавого, мускулистого Ромки, Влад казался ей великаном из детской сказки. Ее умиляла его привычка причмокивать во сне. И пить по утрам молоко со свежей булочкой. «Ну, ты совсем как дитя», — смеялась Маша. Влад всерьез обижался: «Не веришь, что я совершеннолетний? Тогда поехали в загс. Завтра!» Похоже, ему во что бы то ни стало хотелось доказать свою взрослость… «Мы полторы недели вместе. Остынь. Ты завтра меня бросишь». «А вот и не брошу! — кричал Влад. — Я люблю тебя! Люблю! Понимаешь?!!»

А Ромка на связь все не выходил. Сначала Маша старалась об этом не думать. Потом все же решилась набрать его номер. Не для того, чтобы сказать о своем уходе (это она уже сделает по его возвращении), а чтобы убедиться: с ним все в порядке. Металлический голос автоответчика: «Ваш абонент вне зоны доступа». День, два, три — те же слова. «Наверное, мобилка села», — успокаивала себя Маша, отгоняя плохие мысли.

В субботу он не вернулся. Она специально, втайне от Влада, поехала на вокзал встречать поезд из Минеральных Вод. Уставшая проводница сказала, что места всю дорогу пустовали.

У Маши поднялась температура. Она рассказала обо всем Владу. Ее трусило. Они вместе ездили на старую квартиру, чтобы найти блокнот с координатами Ромкиных друзей, членов экспедиции. Звонили всем — впустую. Связались с их женами, подругами, мамами — кого удалось вычислить. Те тоже были на грани отчаяния. Всех лихорадило. Маша висела на телефоне, а в перерывах плакала на плече у Влада. Лето, свобода, солнце, отпуск — все это казалось эпизодом из яркого кинофильма. Она вспоминала страшные сюжеты о погибших альпинистах. Видела безжизненное Ромкино тело, распластанное где-то на скалах между Эльбрусом и Казбеком за пару тысяч километров отсюда. Ее грызла черная мысль: это наказание. Нужно было подождать до его возвращения, а потом начинать крутить роман с другим. Хотя какая уже разница? Где ты, Ромка, отчаянный Ромка?! Вне зоны доступа. Почему она здесь, а он там? Что она делает вместе с этим мужчиной? Что ее ждет? Ответы на эти вопросы были тоже вне зоны доступа.

Он вышел на связь через три дня. Три дня, за которые Маша прожила целую жизнь. Просил выслать денег и перезвонить всем, кому можно. Сказал, что случился обвал. Слава богу, все живы. Но есть травмы. У него самого сломана нога, и сейчас он в госпитале в каком-то горном селенье. «Ромка, Ромочка, ты жив! Как здорово!» — ей не хватило духу сказать сейчас, что она уже не с ним.

Когда он приехал, Маша его не узнала. Никогда он еще не возвращался с гор таким потемневшим. Наоборот, всегда светился — силой, энергией, любовью. А тут словно год в подземелье просидел… На вокзале все молчали. Потом она поймала такси, и Ромка, опираясь на самодельный костыль, попрыгал к машине. «Мы чудом выжили», — только и бросил он за всю дорогу.

Она помогла ему взобраться на их 4-й. Он вошел, окинул взглядом полупустую квартиру и потемнел еще больше. «Маш, ты че? Съехала?» Она опустила глаза. «Прости. Сразу, как ты уехал. Я же не знала, что все так…» Она ждала чего угодно: крика, бьющейся посуды, немого укора, уговоров. А Ромка неуклюже сел на диван, привычным жестом смахнул со лба прядь светлых волос и вдруг… заплакал. «Потерял я тебя. Потерял. Маруся моя, хорошая девочка… Я же чувствовал это. Лежал там с перебитой ногой и чувствовал, что ты — всё…»

Маша стояла и не знала, что делать, как реагировать. Как же было больно внутри! Словно кто-то маленький и невидимый острыми когтиками вырывал кусочки ее сердца, ууу! «Я буду приезжать. Убирать, готовить. Не бойся, я не брошу тебя в такой момент».

Он вдруг вытер слезы и разозлился, то ли на Машу, то ли на свою слабость: «Зачем мне твоя уборка? Я не инвалид! Разберусь без тебя, дорогая. Ушла, значит, ушла. Просто тяжело. Тяжело, понимаешь?»

Ей хотелось упасть перед ним на колени, обнять его, прижать к себе — такого несчастного, беззащитного, родного. Пожалеть, расцеловать, успокоить. Но Маша понимала — это не выход. Придет завтра, и все повторится. Сборы, экспедиции, горы, обвалы. А она больше не хочет так жить. «Прости», — повторила тихо и бесшумно вышла.