Внеклассное чтение. Том 1

Слушая этот во всех отношениях утончённый разговор, Митя таял сердцем. Истинно благородная беседа подобна менуэту, исполняемому искусными танцорами. Всяк знает свою партию в доскональности, а сколько изящества в каждом звуке, в каждом движении!

Он сел поудобнее, готовясь слушать. Павлина премило сцепила руки под округлым подбородком. Фондорин же обратил свой взор на пламя очага и в продолжение всего рассказа ни разу не оторвал глаз от алых языков флогистона, с потрескиванием покидавшего берёзовые поленья.

— Я не стану подробно описывать вам начало моей жизни, ибо оно не имеет прямой связи с обстоятельствами, понудившими меня искать лесного уединения. Скажу лишь, что в первую пору своего существования я, подобно большинству, брёл наугад, не столько сам выбирая тропинку, сколько следуя той, что оказалась ближе. Временами случайные эти стези выводили меня на возвышенные холмы, иной раз заставляли спускаться в низменные расщелины, но путь мой всё время был окутан туманом, и я, сколь ни тщился, мог видеть лишь малую часть окружающего ландшафта. Так бы я и блуждал до самой своей кончины, подобно несмышлёному ребёнку, если б однажды, безо всякой своей заслуги, а по одной лишь счастливой случайности, не наткнулся на свою дорогу.

— Как это? — с живым любопытством спросила Павлина. — Я понимаю, вы говорите в аллегорическом смысле, но всё же как вы догадались, что это именно ваша дорога? На ней что же, был указатель с надписью: «Для Данилы Фондорина»?

— Нет, указателя не было, но, когда попадаешь на свою дорогу, ошибиться невозможно.

— Почему?

— Потому что туман, прежде окутывавший твой взор, сразу рассеивается. И ты видишь окрестные леса, горы, моря, видишь высокое небо и, главное, зришь лежащий пред тобой путь, равно как и цель этого пути.

— Что же это за цель?

Графине так не терпелось услышать ответ на свой вопрос, что она вся подалась вперёд.

— Мне она явилась в виде отдалённого города, защищённого высокими стенами и увенчанного множеством сияющих злато-розовых шпилей. Другому человеку, устроенному иначе, чем я, несомненно была бы явлена иная цель — вполне возможно, обретающаяся не на земле, а на небе. Но я сразу понял: мне нужно туда, вперёд, к этим зубчатым стенам, потому что за ними я найду град Разума, Достоинства и Красоты.

— А что было дальше?

— То, милая Павлина Аникитишна, что я пошёл по этой дороге. И по прошествии некоторого времени, отшагав чрез страны и годы, обнаружил, что отнюдь не одинок на сём пути. У меня появились спутники, немногочисленные, но отрадные. Мы объединились в некое добросклонное общество, члены которого были слишком скромны в оценке собственных совершенств, чтобы стремиться к переустройству человеческого общежития, а потому более всего стремились к познанию Бога, Натуры или самих себя, ибо все сии тайны есть одно и то же.

— Я не вполне понимаю… — Павлина наморщила лоб. — Вы говорите не совсем ясно.

Ах, да что ж тут не понимать, подосадовал Митя. Право, только слушать мешает! От досады он даже крякнул и головой тряхнул так, что замечательная запорожская шапка слетела на пол — пришлось поднимать.

Данила же нисколько не раздражился, а, наоборот, кивнул, будто замешательство Хавронской было совершенно естественным.

— Разве вам неизвестно, любезная графиня, что все главные тайны и все главные происшествия имеют место не вовне, а внутри нас? Всё происходящее вокруг нас — лишь обращённые к нам вопросы, а наши деяния — ответы, которые либо приближают нас к тайне, спрятанной в нас самих, либо отдаляют от неё. И мы, братья Злато-Розового Креста, хотели вначале понять своё собственное устройство, а уж после, если сие устройство окажется благим (и лишь в одном этом случае), позвать за собой всех прочих, кто пожелал бы идти с нами к Чудесному Граду. Однако все эти искания, разумеется, составляли лишь часть моей жизни, пускай наиважнейшую и наивысшую, но всё же не препятствовавшую обыкновенным занятиям. Из странствий я привёз жену, поселился с нею в Москве и зажил счастливым семьянином.

— Так вы женаты? — Павлина улыбнулась, словно обрадованная приятной неожиданностью. — И как же зовут вашу супругу?

— Её звали Джулия, — ровным голосом ответил Фондорин, по-прежнему не отрывая взгляда от огня. — Она была прекрасным ребёнком солнечной страны, полным жизни и любви, а я погубил её, и это первое из свершенных мной преступлений, за которые я каждодневно казним своей совестью.

— Она погибла? — Графиня прикрыла пальчиками рот, а её ресницы заморгали часто-часто, и видно было, что слёзы уже готовы пролиться из широко раскрытых глаз. — Я не верю, что вы могли быть в этом повинны!

— Она не выдержала суровостей нашего климата. А кто привёз её сюда, да ещё в канун зимы? Я. Мне не терпелось соединиться со своими единомысленниками, применить на деле добытые в странствиях знания, и я притащил послушную девочку, которая готовилась стать матерью, в чужую, холодную страну. Джулия так ждала весны, тепла, солнца, а умерла снежной ночью в слепом месяце феврале…