Внеклассные чтения

О половом воспитании вашего подрастающего сына она не очень-то задумывается.

Ваш сын – такой же молчаливый, как и ты в своём сраном детстве. Он такой же зажатый, как и ты в его годы.

Такой же серый…

* * *

Урок русского языка у тебя только завтра. Так что на следующее утро ты по обыкновению стоишь на одной из перемен у окна в коридоре, слушаешь какой-то очередной бред от Гриши Соловья и ждёшь, когда тебя здесь найдёт Нина Васильевна.

Ты ждёшь одну перемену, ты ждёшь другую. Ты ждёшь третью, но она всё не идёт.

Ты начинаешь даже беспокоиться, а не случилось ли чего за минувшую ночь? Может, её сердце всё-таки остановилось, и она сейчас лежит бездыханная в своей двухместной кровати?

Чтобы разогнать гнетущие сомнения, ты сам идёшь на первый этаж к кабинету номер «5». Это кабинет русского языка и литературы.

Это её кабинет.

Ещё из коридора ты видишь, что дверь кабинета открыта. Внутри есть ученики. Всё, как положено. Ты подходишь, украдкой заглядываешь и видишь Нину Васильевну. Она сидит за своим столом и листает классный журнал.

Всё, вроде бы, нормально в её виде, но уж больно она вялая, ваша учительница литературы и русского. Глаза под линзами очков уставшие.

Но она живая, а это главное.

На следующий день Нина Васильевна, как обычно, отлавливает тебя на перемене у окна на втором этаже и говорит, чтобы в семь вечера ты был у неё дома.

Когда она уходит, Саня Иванов у соседнего окна говорит громко: слушай, Стебунов, а что это она так часто общаться с тобой стала? Развивает твою культуру речи, что ли?

Ага, кивает ему Толя Тучников, проще рыбу научить петь.

И отплясывать, быстро соглашается Иванов.

Вечером ты опять у Нины Васильевны.

Вы опять сидите на кухне. Она говорит, что не помнит, почему щеколда в ванной выломана. Ты говоришь, что случайно сломал. Больше она вопросов не задаёт.

За чаем она кладёт перед тобой на стол листок. Он исписан её рукой.

– К завтрашнему вечеру выучите этот стих, – говорит она.

Ты смотришь на листок. "И. Бродский" написано на нём и дальше сам текст:

Теперь все чаще чувствую усталость, все реже говорю о ней теперь…

И т. д.

В этот вечер она больше ни слова не спрашивает о событиях позавчерашнего вечера. Видать, поутру она посчитала, что всё было, как обычно. Просто не запомнилось почему-то…

В этот вечер она опять наливает себе в стакан из-под чая водки на несколько глотков. Она опустошает его и идёт в душ.

Через двадцать минут ты уже опять вытаскиваешь её голое тело из ванны и волочишь в комнату. Хорошо, что щеколда уже сломана.

В комнате укладываешь Нину Васильевну в расправленную кровать, одеваешь в трусы и ночнушку и уходишь домой.

Дома теперь ты успеваешь выполнять домашние задания по всем предметам.

И так продолжается добрую неделю.

Нина Васильевна делает несколько глотков водки с большим содержанием ноксирона и отключается, а ты бежишь домой делать уроки. Твоя успеваемость по многим предметам начинает исправляться.

Нина Васильевна опять засыпает, и ты бежишь домой, завихаривая чёлкой, чтобы назавтра исправить «двойку» по биологии.

За полторы недели Нина Васильевна лишь однажды заикается о том, что она почти не помнит минувшие вечера.

Из-под прямой чёлки ты смотришь в свой стакан с чаем и грызёшь россыпь "морского камушка"…

Ты ничего не знаешь.

Когда через две недели водка в бутылке заканчивается, тебе приходится два вечера подряд опять надувать армавирские презервативы и читать над распростёртой учительницей Бродского…

Потом тебе вновь удаётся улучить момент и засыпать в новую, почти ещё полную бутылку, пятнадцать таблеток ноксирона из оставшегося блистера.

И всё поехало по старой схеме.

Опять вытаскиваешь Нину Васильевну из ванны и волочишь в комнату.

За неделю усиленной подготовки дома твоя школьная успеваемость почти полностью исправляется. Из твоего дневника пропадают все плохие оценки и тревожные призывы к родителям.

А однажды на перемене ты слышишь, как парни у окна обсуждают девочек. Один говорит, что на днях уже «завалит» какую-то красавицу из соседнего двора. Другой уже в десятый раз вспоминает, как чудно он провёл минувшее лето с распутными деревенскими девчонками.

Может, всё это и простая бравада пятнадцатилетних пацанов, тебе плевать. О сексе ты уже вряд ли чего-то не знаешь, что могли бы тебе поведать сверстники. Но вот следующая фраза, которую ты слышишь от Сани Иванова, тебя напрягает.

Он говорит: а я Брауберг оттулить хочу…

Внутри тебя после этих слов всё замирает. Ты перестаёшь воспринимать действительность, помимо Иванова и его дружков.

– Думаю, тебе с ней придётся повозиться, – отрицательно качает головой один из них.

– С Машкой-то? – спрашивает Коля Смиренко. – Нет, ты её без проблем… Пригласи прогуляться да и видеокамеру свою возьми. Любая девка хочет, чтобы её поснимали… Это ж такой понт.

Ты стоишь и всё это слышишь. Внутри тебя разрастается что-то недоброе.

– А ты потом камеру дома у себя где-нибудь установи, но так, чтобы то, как ты её тулишь, записалось, – усмехается Толя Тучников. – А мы потом все вместе глянем…