Внеклассные занятия (СИ)

— Ваши дети — беспредельщики! — визгливым голосом оповестила метрдотель, которая и привела меня сюда, чтобы мои раны осмотрела медсестра. — Эта девушка устроила драку посреди столовой, при этом разбив нос своей однокласснице! Это неслыханное поведение в нашей гостинице!

— С тобой все в порядке? — взволнованный голос Дани перебил жалобы статной блондинки.

Учитель взял мое лицо в ладони, напряженно осматривая обработанную антисептиком царапину, оставленную Викиным кольцом.

— Да все нормально… — выдыхаю я, вырываясь из его рук. — Все просто замечательно, если не брать в расчет того, что Миронова вопила на всю столовую все, что в голову взбредет… Все нормально, если не считать тех тридцати человек, которые теперь знают все, что знает Миронова…

Я едва не плачу, закусывая губы, еще окончательно не отойдя от ража после стычки с Мироновой, так же как не понимая еще действительных масштабов последствий.

— Я делаю все не так! Я сделала только хуже! — срываюсь я, зарываясь лицом в ладони. — Я все испортила… Окончательно…

— Тише… — Даня сжимает мои плечи в руках, но не может прижать меня к себе из-за как минимум двух пар глаз — медсестры и метрдотеля, смотрящих на нас. — Все хорошо… Все будет в порядке…

— Послушайте, такое поведение у нас недопустимо!.. — вновь вклинилась блондинка, света белого не видя из-за собственных амбиций.

— Послушайте, оставьте ее в покое! — резко повышает голос Даня, сжимая мою дрогнувшую ладонь в своей. — Если она что-то разбила или испортила — вам все оплатят! Оставьте в покое мою ученицу…

Метрдотель заткнулась одновременно с тем, как я слезла с кушетки, уводимая Даней из медицинского кабинета. Действительно, вряд ли масштаб убытков отеля сравним с нашими личными проблемами, которые несомненно не заставят себя ждать.

Он уводит меня все дальше от кабинета медсестры, от злостной женщины-метрдотеля, ведет по длинной лестнице вверх, пряча от всего окружающего мира за несколькими этажами чужих проблем, боли, препятствий…

Ночь. Последняя ночь, проведенная в этом отеле, в этом городе… Возможно, такая же последняя для нас двоих, сидящих обнявшись на одном высоком подоконнике на самом верхнем этаже этого высотного здания. Уже завтра что-то изменится, поменяет приоритеты, внесет иной смысл во все мое существование, но так важно задержать именно этот миг, проникнуться только этими минутами поддельного спокойствия, призрачного умиротворения.

— Знаешь, иногда я представляю, как было бы здорово проснуться с тобой рядом в одной постели в старости и вспомнить, как ты ставил мне тройки по истории… — улыбаюсь я, хотя отчаянно хотелось плакать, вглядываясь в это бездонное темное небо за окном с невозможно высокими звездами, светящими со своей высоты несмотря ни на что, вопреки всему.

— Ставил, а потом правил их, чтобы не навлечь на свою голову всю ярость ущемленного самолюбия будущей медалистки… — тихо смеется в ответ Даня, прижимая меня ближе к своей груди.

— Я все испортила… — шепчу я, чувствуя, как что-то рвет меня изнутри, принося нереальную боль, пустоту, гнетущую скорбь. — Теперь все изменится и будет по другому… Как? Что будет?

— Во всяком случае, мы будем жить… А это пока самое главное… — удивляюсь его спокойствию, искренне восхищаюсь, не понимая, как научиться держаться также стойко, когда мир вокруг рушится за какие-то ничтожные минуты.

— Не будет уже как раньше… — тихо отзываюсь я, чувствуя, как по щеке лениво скользит теплая слеза. — Как вчера уже не будет… Завтра все изменится… Завтра нас вывернут наизнанку, чтобы узнать то, чего не понимают, никогда не примут…

— И это мы выдержим, — уверенно отвечает он, но почему-то именно сейчас я не могу принять его уверенности, не могу поверить ему, как никогда до этого. — Запомни одно: что бы ни говорили, к чему тебя ни призывали — не бери на себя обязательство что-то объяснять, прикрывать меня. Тебе семнадцать, ты смутно отдавала отчет в своих действиях… Это все, что должны знать окружающие… Иначе плакала твоя медаль, тебя могут исключить…

— Да мне все равно на эту чертову медаль! — подрываюсь я, поворачиваясь лицом к Дане, не в силах больше принимать все так же хладнокровно, как он. — Я не могу позволить обвинить во всем тебя…

— Еще никто никого не обвиняет. Во всяком случае ты должна прежде всего думать о себе. Со всеми последствиями разберусь я сам.

— Я не выдержу всего этого… — закрываю лицо руками, не понимая того, что в самое ближайшее время все изменится так кардинально, что от преобладающих чувств и боли придется взвыть, лезть на стену от чужой несправедливости.

— Все будет хорошо… Ты со всем справишься. Все пройдет…