Внеклассный урок (СИ)

  Тем временем, огонь фашистов стал настолько плотным, что все труднее получалось поднять голову, не говоря уже о прицельном огне. Может, как раз поэтому Иван услышал совсем близкий рев мотора раньше, чем увидел выросший перед самим окопом широкий силуэт.

  Вадим оказался глазастей. Он выронил протянутый Юрису патрон, и, истошно вопя, бросился из окопа:

  - Та-а-анк! Не-е-ет! Пожалуйста, нет!

  - Стой! Назад! - Закричал латыш, но было уже поздно. Из надвинувшегося на бруствер танка суетливо затараторил пулемет. Гимнастерка на спине бойца пошла рваной красной рябью, и тот повис на краю, так и не разогнув впившиеся в землю пальцы.

  - Да когда уже закончится этот зверинец?! - Юрис пригнулся, когда огромная тень бросилась в окоп. Гусеницы врезались в насыпь, разметая клочья земли и продавливая доски, и стальная туша перевалилась на тот край. С надрывным рыком танк миновал окоп и показал овеянный выхлопом зад.

  Юрис нащупал припасенную им бутылку с "зажигалкой" и, замахнувшись, швырнул в ребристую танковую корму. Стеклянный снаряд с дребезгом разлетелся, полыхнувшая смесь резво юркнула сквозь воздухозаборные щели. Обильно повалил дым, а вслед за ним над машиной взлетел высокий огненный столб.

  Верхний люк распахнулся, и оттуда вынырнула объятая пламенем черная фигура. Голова с прижатой наушниками фуражкой повернулась, сверкнули обезумевшие глаза, а в руке задрожал "маузер". Но тут рядом хлопнул выстрел, и танкист, дернувшись, провалился обратно.

  Рядом с Иваном стоял тот самый толстячок Паша. На штанинах возле паха темнели разводы, "мосинка" ходила ходуном, а грязь под глазами расплывалась от слез. Но сомнений не было: фрица подстрелил именно он.

  - Молодец, пацан! - Он хлопнул парня по плечу. - Так держать!

  Павел кивнул и слабо улыбнулся.

  - Немцы! Справа! - Закричал вдруг Демьян, выворачивая пулемет. "Максим" дробно застрочил, и двое фрицев отлетели назад, перебитые длинной очередью пополам. Но третий, ловким прыжком уйдя с линии огня, подбежал к пулеметчику слева.

  Выстрел из немецкого карабина пришелся почти в упор. Демьян дернулся, схватился за простреленную шею и, цепляясь ослабевшими руками за доски, медленно сполз вниз. Потом фриц вскинул карабин, целясь в Ивана, но тот оказался шустрее. Пуля попала фашисту прямиком в грудь, однако не успел он упасть, как в окоп стали запрыгивать другие.

  Завязалась драка. Кто-то сзади закинул винтовку ему на горло и стал душить, а другой фриц, с автоматом, уже подбегал спереди. Иван вскинул "трехлинейку" и последним патроном опрокинул автоматчика. Затем выхватил штык и ударил, не глядя, за спину - хватка сразу же ослабла. Развернувшись, он стал втыкать трехгранное лезвие в мышиную ткань, раз за разом, до тех пор, пока изо рта у врага не пошли кровавые пузыри. Потом он подскочил к фрицу, навалившемуся с ножом на Юриса, и вонзил штык промеж лопаток. Но отвалив грузную тушу в сторону, Иван понял, что помочь товарищу уже нечем. Искромсанная гимнастерка была сплошь красной, а в пустых глазах отражались лишь проплывавший сверху дым.

  Еще пятеро немцев запрыгнули в траншею, но были сразу скошены очередью из ППШ. Соколов выскочил, будто из неоткуда, и сразу подбежал к Ивану:

  - Сержант! Держитесь! Подкрепление на подходе! - Он огляделся. - Где Катя?

  Ответить Иван не успел - мелькнув деревянной ручкой, возле его ног глухо стукнула граната. Бежать было поздно, но вдруг зашевелился Гоги. Неимоверным усилием вывернувшись, грузин встал на обрубки ног и бросил себя прямо на нее. Тело его подбросило, и Гоги замер уже навсегда.

  Но только Иван нагнулся, чтобы поднять винтовку, как глухой стук повторился уже сзади. Он еще успел увидеть округлившиеся глаза лейтенанта, а в следующий момент его ударило в спину. Тело пронзила раскаленная сеть, и сознание тут же нырнуло в спасительную тьму.

  Неизвестно, сколько он пробыл в ее черном омуте. Однако, когда тьма рассеялась, Иван обнаружил, что еще жив. Перед глазами все плыло, голова гудела, а из легких вырывался тихий прерывистый хрип. Сам он полулежал на дне траншеи, упершись носом в шершавую доску, к которой его отшвырнуло взрывом.

  Боли Иван не чувствовал, однако первая же попытка подняться отозвалась в спине миллионом разъяренных ос. Тогда он осторожно, цепляя носом занозы, повернул голову. Муть в глазах немного разошлась, даже звуки стали пробиваться сквозь тугую пробку в ушах.

  В окопе хозяйничали немцы. Кто-то собирал оружие, кто-то добивал раненых красноармейцев, кто-то шарился по карманам и вещмешкам. Где-то в отдалении, на фланге, еще была слышна перестрелка, но и та сходила на нет.

  От фрицев прямо-таки несло самодовольством, щедро сдобренным жестоким азартом. Раззадоренные кровью, своей и чужой, они чувствовали себя хищниками, преодолевшими все препоны и заслужившими теперь отведать свежатины.