Внеплановая беременность

— Мам… — сжимаю пальцами переносицу, надеясь, что так стихнет головная боль. Я слушаю ее ровное дыхание и никак не могу подобрать слов. Она ведь ждала, радовалась, предвкушала вновь ощутить себя полезной.

— Мам… — ком в горле мешает говорить, слез нет, но есть резь, словно мне в глаза насыпали песок.

— Никита? — слышу беспокойство. — Что-то случилось?

— Ребенок… Его нет, — в носу противно щиплет, сжимаю его пальцами. — Сегодня утром он умер.

— Как? — выдыхает мама в трубку. Я уже сожалею, что сказал ей. Она слишком долго молчит, я приподнимаюсь.

— Мам! — еще не хватало мне сейчас, чтобы мать в больницу загремела с инфарктом.

— Я тут, — глухо отзывается мать. — Я тут. Все нормально, Никита. Пойду прилягу.

— Я позвоню тебе вечером, — мать меня не слушает, сбрасывает звонок. Сейчас я очень рад, что сына нет дома. Не придется объяснять, почему у меня красные глаза и подавленное настроение. Кое-как заставляю себя встать с кровати, привести себя в порядок. Сейчас я не имею права быть слабым, я должен быть сильным ради Ани. Не знаю, чем смогу помочь, но буду рядом. Буду обнимать, прижимать к себе, гладить по волосам, ни на минуту не выпускать из своих объятий. Она должна понять, что в этом мире не одна. Есть я.

— Никита, добрый день, это Борис Романович, — врач Ани делает паузу, я прижимаю телефон к уху, ставлю кружку с кофе на стол.

— Здравствуйте, добрым этот день я не могу назвать.

— Я так понимаю, вам сообщили.

— Да.

— Аню сегодня выписывают. У нее все хорошо. Приезжайте за ней в три часа.

— Хорошо.

— До свидания.

— Всего вам доброго.

36 глава Никита

Никита

Не думал, что стоять в роддоме и смотреть, как счастливые отцы трепетно забирают своих детей и жен, будет пыткой. Настоящей пыткой, выворачивающей всю душу на изнанку. Ощущение, что тебе кости с мясом выкручивают. Больно и хочется орать.

Смотрю на крохотные кульки в руках мужиков, а у самого в глазах резь от сдерживаемых слез. Я, блядь, не думал, что это настолько больно, настолько несовместимо. Невозможно принять. Смириться.

Где-то на задворках сознания мелькают мысли, что, возможно, я не слишком сильно желал этого ребенка. Мало проявлял к нему внимания. Но это не так… Я сам по себе скуп на эмоции, но постоянно думал об Ане, о нашем ребенке. Именно о нашем, никак иначе не воспринимал.

Почему же так случилось? За что? Почему именно с нами?

Эти вопросы роем кружатся у меня в голове, ни на минуту не отпуская. Я стою в холле роддома, пялюсь на плакаты милых карапузов. Стою в сторонке, как на обочине жизни, наблюдая за чужим счастье, которое сутки назад было еще у меня.

Мне сложно думать о будущем. Пережить бы настоящее. Еще решать формальности, от которых у меня мороз по коже. Родители не должны хоронить своих детей. Иногда каноны запланированного сценария жизни нарушаются. Родители хоронят своих детей.

— Своих забираете? — раздается рядом взволнованный мужской бас. Отмираю, стеклянным взглядом смотрю на радостного мужчину. Он мне улыбается. Губы дергаются в подобие улыбки. Что-то видимо в моем облике не так, потому что мужчина перестает улыбаться, сочувственно сжимает мое плечо.

— Крепись мужик. В свое время подобное и мы с женкой пережили. Теперь у меня три дочки и вот долгожданный сын. Будут и у вас детки, главное не отчаивайтесь, — еще раз сжимает плечо, отходит от меня, как от прокаженного. Я его не виню. Не хочет свое счастье омрачать чужим горем.

Делаю несколько шагов, как только открывается белая дверь, появляется Аня. Худенькая. Еще худее, чем при первой нашей встрече. Бледная, губы бескровные. Волосы заплетены в косу. Смотрит на меня пустым взглядом, вздрагиваю.

— Всего доброго вам, — тихо произносит медсестра, отдавая мне небольшую сумку. Аня не двигается, смотрит перед собой, сжимая руки в кулаки. Осторожно кладу руку на талию, веду на выход.

Она молчит. В машине сразу отворачивается к окну. Я тоже молчу. У меня нет слов поддержки, я не знаю, что в таких ситуациях нужно говорить. Я могу только обнять ее и прижать к себе, давая таким образом понять, что я с ней.

Дома тихо. Тишина давит на барабанные перепонки. Украдкой наблюдаю за Аней. Она раздевается, идет в спальню. Я иду следом. Присаживаюсь на кровать, наблюдаю, как переодевается, как развешивает одежду на плечиках. Все ее действия на автомате.

— Ты есть будешь? — поворачивается ко мне. Опускаю глаза на ее живот, сглатываю. Непривычно видеть его плоским. И тут же мысль режет — и ребенка нет.

— Да, — выдавливаю из себя. Есть не хочу, но нужно чем-то заняться, нужно как-то тормошить друг друга. Аня кивает и оставляет меня одного.