Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

Все три постановления, вышедшие по итогам заседания Оргбюро 9 августа 1946 года, объединяло одно и то же обвинение в изображении советских людей «малокультурными», но характер этого обвинения от постановления к постановлению менялся. В случае театра объектом критики были развлекательные комедии как жанр, в случае кино — фильм «Большая жизнь», и только в постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград» это обвинение носило персональный характер — его адресатом был лично Михаил Зощенко. Более того, только в случае Зощенко неправильное изображение советских порядков и советских людей было расценено не как следствие ошибок или недоработок, а как проявление «злостного хулиганства» и намеренной клеветы.

Различался и характер дисциплинарных мер, примененных к фигурантам постановлений. Подвергшиеся критике режиссеры не были отлучены от культурного производства: ошибочными — частично или целиком — были признаны конкретные фильмы, но их авторам была дана возможность исправиться. Уже в конце 1946 года Всеволод Пудовкин переработал и выпустил «Адмирала Нахимова», Леонид Луков, отказавшись от идеи переделки «Большой жизни», снял в 1950 году ее альтернативу — «Донецких шахтеров», а до этого — фильм «Александр Матросов», и даже Сергей Эйзенштейн встречался в 1947 году со Сталиным и Ждановым, чтобы обсудить перспективы переделывания «Ивана Грозного». Фигурантам постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» возможности для исправления не предоставлялось: и Зощенко, и Ахматова по итогам постановления были исключены из Союза писателей и, как следствие, из литературной жизни вообще. Это изгнание произвело на современников шокирующее впечатление. Выступая на худсовете, посвященном решению ЦК о кинофильме «Большая жизнь», писатель и сценарист Борис Горбатов приводил судьбу Зощенко как пример страшных последствий, которые будут ждать тех, кто не сможет соответствовать поставленным задачам: «Нас выбросят в тираж. Выбросит в тираж не постановление, а жизнь. Она сметет нас, как смела Зощенко. Он ходит по Ленинграду, никаких репрессий к нему не применено, но он выброшен в тираж. Жизнь будет беспощадно поступать с теми, кто не захочет быть на высоте требований нашей великой эпохи»247.

Изгнание из литературы сопровождалось публичными поношениями: в постановлении Зощенко был назван «пошляком» и «подонком», в докладе, прочитанном Ждановым перед партийной организацией Ленинграда на следующий день после выхода постановления, — «негодяем» и «мерзавцем»248. Илья Эренбург вспоминал рассказ Николая Тихонова о том, как после выхода постановления Сталин вызвал руководителей Союза писателей и заявил, что Ахматова и Зощенко — враги249. Ситуация была тем более обескураживающей, что поводом для этих инвектив в случае Зощенко послужил ничем не примечательный детский рассказ о сбежавшей из зоопарка мартышке, которая сначала фраппирует советских людей антиобщественным поведением, а затем перевоспитывается под влиянием хорошего мальчика Алеши. Дополнительным обстоятельством было то, что до «Звезды» «Приключения обезьяны» уже публиковались в «Мурзилке» и были включены в несколько сборников рассказов Зощенко.

Почему безобидный рассказ вызвал такую реакцию? Почему изображение советских людей «малокультурными» в кинофильме «Большая жизнь» было недобросовестностью, а в детском юмористическом рассказе — злостной клеветой? В ответе на эти вопросы ключевую роль играет фигура Зощенко, имевшего к 1946 году не слишком благонадежную репутацию, но не меньшего внимания заслуживают и другие факторы: изменение отношения к сатире в контексте новых репрезентационных установок и принципиальная разница между литературой и кинематографом, обусловившая такое разное восприятие идентичных явлений.

«ПРИКЛЮЧЕНИЯ ОБЕЗЬЯНЫ» В СТРАНЕ ЖУРНАЛОВ

На заседании Оргбюро 9 августа Сталин назвал опубликованный в «Звезде» рассказ Зощенко «пустейшей штукой» и «базарным балаганным анекдотом»250. В постановлении рассказ был назван «пошлым пасквилем», но о его содержании ничего не сообщалось. Разъяснения последовали в докладе Жданова, прочитанном перед ленинградской партийной и писательской организациями 15 и 16 августа, в котором наконец был вскрыт антисоветский подтекст рассказа251.