Внимание: неверный муж!

– Что там на улице? Эй, народ, есть кто в доме или нет? – Ася, путаясь в длинном подоле ночной сорочки, спускалась по лестнице из своей спальни на втором этаже и отчаянно зевала.

На ее зов из кухни выглянула мачеха, вымученно улыбнулась ей и снова исчезла. Ася успела заметить, что та была в переднике и руки ее были перепачканы мукой. Зрелище небывалое. Впору было присесть и, согнув обе руки в локтях, воскликнуть ходовое ныне «вау».

– Что тут у нас? – снова спросила она, не дождавшись ответа на свой первый вопрос. – Пироги?

– Ну, какие пироги, детка! – воскликнула мачеха и в сердцах швырнула скалку на стол. – Что за руки у меня такие, честное слово! Сын готовит, дочь готовит, муж и тот что-то пытается сделать. А я…

Ася ничего комментировать не стала. Взяла с вазы большое яблоко, села к столу и задумчиво уставилась в окно. Ветер трепал уныло повисшие ветки берез, сыпал пригоршнями дождь в окно и молотил длинными струями по лужам. Многочисленные метеостанции соревновались в красноречии, наперебой прогнозируя скорое тепло, но оно все откладывалось и откладывалось. Столбик термометра вторую неделю не поднимался выше восьми градусов. Но при всем при этом коммунальные службы города отключили отопление, мотивируя свои действия окончанием отопительного сезона.

По этой самой причине они все и переселились на дачу, где отопление было автономным, приятно обогревающим каждый уголок большого двухэтажного дома.

– Ваня где? – вдруг встрепенулась Ася, откусив от яблока.

– Ваня с отцом уехали в город… Звонил Синюков… – Мачеха старательно отводила взгляд, продолжая терзать дрожжевое тесто, в раздражении стягивая его с растопыренных пальцев. – Кажется… Кажется, пойман Хаустов с сообщниками и… твой муж…

Ася перестала жевать, застыв с раздувшейся от куска яблока щекой. Вот почему ее никто не разбудил! И она проспала все самое интересное: звонок Синюкова, отъезд Ваньки в город. Это, кстати, был первый его выход без нее.

После того как у ворот платной автостоянки их подобрали ребята из спецназа и доставили потом в больницу, они почти не расставались. Правильнее сказать, Ванька не расставался, повиснув на ней пудовой гирей и контролируя каждый ее шаг. Ася не противилась, потому что видела в этом острую необходимость. Натерпевшись и наревевшись той страшной ночью до полуобморочной икоты, Ася будто оторопела потом. И оторопь эта длилась и длилась, не думая ее отпускать.

Она боялась! Боялась ночных шорохов, стука веток о стекло, визга тормозов проезжающей мимо машины. Боялась за Ваньку, за себя, за родителей и подругу. И даже за ее назойливого криминалиста, вознамерившегося загнать Сашку в брак, тоже боялась.

– Это пройдет, – утешал ее психоаналитик, к которому отволок ее все тот же Ванька, понемногу зализав свои раны в одной из платных клиник их города. – Вы перестанете вздрагивать и бояться. Нужно время…

И они все принялись ждать. Все, включая того же криминалиста Андрея, который всякий раз, как приезжал к ним, вопросительно дергал подбородком.

Асе иногда делалось смешно от их предупредительного внимания. От того, как они ловят ее взгляд и замирают, когда она вздрагивает. Больше всех разбирало Ваньку. Легализовав свои чувства, он теперь опекал ее с утроенной силой. Он больше не называл ее чучелом – кстати, ей становилось без этого скучновато, – не ухмылялся ехидно и понимающе. Он смотрел на нее жадно и с обожанием, чем иногда приводил в состояние тихого бешенства. Мачеха тоже преуспела в этом, отслеживая ее реакцию на Ванькино внимание. Один отец ничего, казалось, не замечал, наслаждаясь миром и покоем в их воссоединившейся семье. Асю он не торопил и ни разу не спросил, что она решила. А зря! Она бы ему все рассказала. Впервые за все прожитые годы рассказала бы о том, что и как она чувствует. Пускай бы он подивился вместе с Асей той сортировке, которую она проделала, анализируя свои мысли и чувства…

– Его взяли живым? – спросила она бесцветным голосом, проглотив таки яблоко.

– Кажется, да, – осторожно ответила мачеха. Она теперь все время с Асей осторожничала, не зная, какой нужно выбрать тон, словно бродила с завязанными глазами по минному полу.

– А что Лида? Какие-нибудь новости есть? – Ася знала: на днях у девушки появилась положительная динамика, выразившаяся в том, что она начала приоткрывать глаза и подергивать пальцами.

– Врачи говорят, что все будет хорошо, нужно только подождать. Нужно время…

Опять время! Всем и всегда нужно подождать. Нужно время. Будто его отпущено жизни на три, а не на одну коротенькую и быстротечную, которую они неумело укладывают в свои прожитые годы! И такого порой наворотят, что оглянуться стыдно и страшно. Или страшно стыдно…

Асе вот, например, именно так и было – страшно стыдно. Она просто не могла позволить себе оглянуться после всего, что случилось в ее жизни и жизни близких ей людей. Как она могла так поступать с ними? Господи, стыд-то какой, сказала бы ее мама. И закрыла бы губы кончиками тонких пальцев, и глаза бы ее горестной слезой налились. Как в тот день, когда Ася в ее присутствии нагрубила отцу. Почему она никогда не вспоминала об этом? Почему не представляла, что сказала бы мать, глянь она с небес на счастливый брак своего мужа?! А он был счастлив, по-настоящему счастлив. И единственное, что отравляло ему жизнь, это Асино ослиное упрямство, которое едва не стоило жизни ее Ванечке.

Она теперь снова называла его своим. И непременно Ванечкой, причем с той самой милой сердцу интонацией Любаши из ее любимого фильма «Офицеры». Только называла она его так, ни разу не раскрыв рта. Про себя называла, пробуя на вкус его забытое, обласканное прежде имя. И смотрела на него теперь совсем по-другому, замечая гладкую упругость мышц, чувствуя запах его тела, замирая от его внезапно потемневшего взгляда. Только так она смотрела на него тоже не в его присутствии, а ночью, таращась без сна в потолок. И вспоминала, вспоминала, вспоминала… О том, как была отчаянно и бездумно влюблена в него подростком. И сколько горя и одиноких слез ей это принесло. И как замирала, когда он подсаживал ее на антресоли и кружил около новогодней елки, хватая под мышки.

Но это тоже было ее маленькой тайной. Ее она скрывала ото всей семьи и пока открывать никому не собиралась. Даже Ванечке…

Ася пошла наверх, умылась, переоделась и, вернувшись в кухню, отстранила от стола мачеху.

– Пойди лучше планировкой дорожек займись, – проворчала она, кивнув на остановившийся под березами грейдер. – Надо же, сподобились в такую погоду рабочих прислать. Кто додумался?

– Я, – с кислой улыбкой ответила мачеха, с радостью стаскивая с себя передник. – Спешу избавиться от гравия, который тебя так раздражает.

И ушла, норовисто постукивая каблуками домашних туфель.

Нет, они никогда не найдут общего языка. А все почему? Ася усмехнулась. А потому, что в даме изначально заложен собственнический инстинкт свекрови. Хотелось Асе того или нет, но она интуитивно это чувствовала, будто заранее знала, что родство с ней будет для нее продолжительным и многогранным.

На улице взревел мотор грейдера, и он поехал прямо на дом. Перед его огромной лопатой металась худощавая фигурка ее мачехи, нарядившейся в необъятных размеров дождевик и резиновые сапоги с широченными голенищами.

Ася налепила пирожков с яблоками, накрыла их чистой салфеткой и поставила расстаиваться. Зажгла духовку и подошла к окну. Работа в саду, невзирая на дождь, кипела. Мачеха по-прежнему металась между крыльцом и грейдером, сорвав голос почти до хрипоты. Отца с Ванечкой все еще не было.

Ася задумчиво провела пальцем по гладкому пластику подоконника, сдвинула цветочный горшок с фиалкой, снова вернула его на место. И почти в то же мгновение неожиданно для себя поняла, что больше не боится. Ни ночных шорохов, ни вынужденного одиночества в доме, ни за себя, ни за кого бы то ни было не боится.

Их поймали! И Хаустова, и Леньку! Все! Конец истории… Финита ля комедия… Хотя комедиантством здесь и не пахло, налицо были все признаки глобальной трагедии, унесшей жизни пяти девушек, чьи трупы были найдены в реке неподалеку от того места, где парковали свою машину Иван, а потом и Ася.

Подпольная порноиндустрия процветала, пока в город не явилась Лидия с намерением разыскать свою сестру. Она начала следить за Хаустовым, поскольку считала его виновником исчезновения своей сестры. Позволила устроить себя на работу и даже в первое время брала у него деньги в долг. Однажды она встретила его в обществе Леонида, и с ней случилось то же, что в свое время случилось и с Асей. Лида влюбилась бездумно, как кошка. Она забыла обо всем: о сестре, о горе, которое пригнало ее в город. Обо всем… Она любила его, ждала каждый вечер и делала все, что он от нее требовал. Он уговорил ее даже сфотографироваться голой, якобы для журнала. Сулил ей огромные заработки и, главное, – обещал жениться, как только они начнут раскручиваться. Лида верила и была почти счастлива.

А однажды вечером в ее квартире появился другой мужчина. Он пришел к ней с бутылкой вина, тортом и намерением открыть ей глаза на правду. Он давно приглядывал за Леонидом, по известным причинам приглядывал. Понял, что девушка в него влюблена, вот и решил нанести визит. Обходительность Ивана для деревенской девушки была более чем приятна, и она обо всем ему рассказала. Про исчезновение сестры, про свое неудавшееся расследование и про свою большую любовь. Он, в свою очередь, поделился с ней собственными подозрениями в отношении Леньки, заодно сообщив о том, что тот женат. И они решили объединить свои усилия и постараться разыскать Лену сообща. Финал оказался печален…

На Асин вопрос, почему он не рассказал ей все это раньше, из-за чего внес много путаницы в ее планомерное расследование, Ванька ответил очень просто:

– А ты бы поверила? В то, что Ленька не только тебе изменяет, но еще и замешан в какие-то темные дела с исчезновением молодых красивых девушек.

– А когда ты начал его подозревать в плохом? – спросила она его тогда.

– Тогда, когда увидел у турникета рядом с Хаустовым. Они что-то передавали друг другу. Просто увидел, удивился, что за дела могут быть у твоего мужа с этим прогульщиком, а потом из рассказа Лиды понял, что не все так просто. Начал думать. И к тому дню, когда на меня напали на Набережной, надумал наконец…

Все это дело, по словам Игоря Синюкова, было простым и запутанным одновременно. Но что преступники действовали нагло, почти не прячась и не стыдясь своих действий, сомнений ни у кого не вызывало. Хаустов ездил по деревням, высматривал красивых молодых девушек, по возможности таких, из-за исчезновения которых не станут бить тревогу. Потом он угрозами или соблазнами, а иногда и силой увозил их и прятал в бункере, куда предприимчивый Ленька поставлял клиентов. Кстати, весьма уважаемых и почтенных граждан города. В бункере был найден видеоархив, где эти мужи упражнялись с плетками. Некоторые сюжеты заканчивались мученической смертью несчастных жертв…

Все почти было восстановлено на основании этих кассет, кроме одного – кто все же пытался убить Лиду.

Ася отошла от окна и, спохватившись, сунула пирожки в духовку. Нужно было что-то еще приготовить. Отец с Иваном приедут наверняка голодными. И могут приехать не одни, а в сопровождении гостей. Сашка который день грозилась. Начистив картошки, Ася поставила на огонь огромную сковороду и, высыпав на нее нарезанный картофель, принялась готовить салат…

Как же это спросил у нее Ванька, когда еще лежал на больничной койке… Ты, спросил, когда догадалась, что Ленька был грешен не только в изменах супружескому долгу? Кажется, так… А она лишь пожала плечами и припомнила позднюю осень, когда в очередной раз пасла своего блудливого супруга в забытом богом районе. Так вот тем районом и была улица Набережная. Когда Синюков назвал адрес Хаустова, у нее в голове будто что-то щелкнуло. И потом… с этим покушением на Леньку… Чем больше она думала, тем больше склонялась к мысли, что все это проделал он сам.

Рана была пустяковой – это раз. Осколки от бутылки в ведре – это два. Какой преступник, ограниченный во времени, додумается копаться в помойном ведре, пряча туда осколки? Причем для начала их нужно было еще с пола собрать. Бутылку с Ванькиными отпечатками он припас, конечно, неспроста. И неспроста велел ей спрятать окровавленную бумагу поглубже в ведро – чтобы она ту бутылку нашла. Ведь про шпионский зуд супруги Ленька хорошо знал…

Все у него вроде сошлось: и сам в пострадавших, и Ваньку заодно подставил. Только уж очень наворотил он, да и перемудрил некстати. Паниковал, наверное, торопился. Собрал осколки, а видимо, зря. Полежал, подумал. И понял, что лучше бы они на полу валялись. Так правдоподобнее было бы, но что сделано, то сделано. И коли нужда была Ваньку подставить, нужно было, чтобы она на эту самую бутылку наткнулась. Только что ж так паниковал, с чего так распсиховался?

На этот вопрос ответил ей уже Иван, вспомнив, как Лида рассказывала ему о том, что послала со своей почты в адрес Аси заказное письмо с полной историей своей несчастной жизни и не менее несчастной любви. А письма-то Ася так и не нашла! Когда была на даче, Ленька ей про письмо сказал по телефону, а потом, когда вся история закрутилась, она про него и забыла. Но вспомнив, могла и не найти. Потому что Ленька письмо вскрыл, прочел и жутко перепугался. Он-то думал, что все останется в тайне, а тут такое… Да еще эта девушка пропала, а она могла изрядно подпортить жизнь как лично ему, так и его налаженному бизнесу…. Вот он с сообщниками и придумал историю с покушением и собственным похищением, зная, как Ася по-собачьи преданно относится к супругу. Придумали, видимо, в тот самый момент, когда она сидела в гостях у подруги и пила с ней вино. Бандиты никак не могли знать, что Иван проявит на сей раз поразительную выдержку и не пойдет у нее на поводу, зато искренне надеялись, что Ася проявит твердость и сдаст своего сводного братца милиции, предъявив его отпечатки.

Все пошло по-другому, все не так…

Да и Ванька сам дел наворотил, начав следить самостоятельно, без чьей-нибудь помощи за преступниками. Додумался он! Додуматься все додумались, а толку что? Сам едва не погиб.

Обо всем этом они часами говорили друг с другом. Придумывали, додумывали, сопоставляли, звонили Синюкову и делились с ним своими соображениями. Тот слушал, поправлял и вместе с ними чесал в затылке, пытаясь воссоздать полную картину преступления без показаний самих преступников.

 

Как оказалось ближе к вечеру, когда мужчины вернулись в сопровождении Игоря Синюкова, они совершенно точно просчитали действия бандитов. Все было именно так. За исключением эмоций, конечно. Тут уж упражняться в дедукции им всем было не под силу.

А эмоций было много. Злых слез, проклятий и угроз. Это почти и не удивляло. Удивляло дикое сожаление Хаустова по поводу того, что он не рассчитал удар и Лида осталась в живых. Ну и Ленькино сожаление на предмет покушения на самого же себя. Не продумал, говорит, в деталях. Спешил, сначала раскидал осколки по кухне, потом решил собрать, подумав, что Ванька бы осколки не оставил. Потом полежал, полежал на полу и вдруг понял, что отпечатки на бутылке не пригодятся, а должны же. Наскоро все придумывал, вот и просчеты…

– Лида портила им всю картину, – сообщил довольный Синюков, без устали таская с блюда румяные пироги. – Она могла очнуться и начать давать показания. В вечер покушения она расплакалась и рассказала вашему мужу про Ивана, его визит и даже запылившуюся бутылку показала с недопитым вином. Просила Леонида развестись и разыскать сестру. Тот наобещал ей семь верст до небес и рванул домой, откуда сразу позвонил сообщникам. Те приняли решение девушку ликвидировать. Ну, а чтобы все походило на убийство, совершенное на бытовой почве, стрелять в нее они не стали.

– Думаю, как бы не я, вывезли бы они ее в свой бункер да замучили до смерти, – задумчиво вставила Ася.

– Нет, они боялись так поступить. Две пропавшие сестры, пересекшиеся с Хаустовым, – это уже перебор. Да и не боги они были, в конце концов, чтобы идеальное преступление совершить. Ошибка на ошибке.