Вниз по кроличьей норе (ЛП)

Гермиона на секунду задумывается, возможно ли запустить Аваду в саму себя. Потом трет ладонями глаза настолько сильно, что становится больно, в надежде, что эти неприятные ощущения отвлекут ее.

Никогда. У нее больше никогда не будет секса. Лучше она заведет кошку и вложит деньги в целый шкаф, заполненный секс-игрушками, чем позволит себе возбудиться, а потом ощутить настолько сильное одиночество, чтобы вновь задуматься о подобном глупом и унизительном решении.

Она встает, потому что лежа в постели и притворяясь, будто ее не существует, ситуацию не исправить. Гермиона пытается напомнить себе, что никто не знает о произошедшем. Ну, кроме владельца магазина. И Драко.

Но администратор видит, что женщины делают это регулярно, ведь это часть ее работы. В любом случае, Гермиона представилась вымышленным именем. Так что все в порядке. Драко не знал, что это она. Что, по сути, означает то же самое, если бы это вовсе была не Грейнджер, верно? И вообще, было действительно непонятно, произошло ли это вообще. В самом-то деле.

Драко трахал. И вылизывал. И ласкал. И довел до оргазма какую-то случайную пару ног. И это оказалась Гермиона… что ж. Никто не докажет, что Грейнджер была там.

Помимо этого, даже если она вчера что-то и сделала — а она не сделала, потому что взяла больничный на работе и смотрела Netflix в постели — его пальцы на изгибе ее бедра, когда его дыхание касалось ее естества — она была феминисткой. Она верила в право женщины на здоровую анонимную сексуальную жизнь. Не было ничего плохого в том, чтобы пойти в «Дыру славы» и трахаться с незнакомцами — чего она не делала — его зубы покусывали ее половые губы — до тех пор, пока все были защищены и согласны. Она уважала право ведьм и магглов получать удовольствие любым способом, который они считали удобным, при условии, что все вовлеченные в безопасности, здравом уме и при взаимном согласии.

Когда она направляется в ванную, взгляд падает на полупустую бутылку из-под воды, оставшуюся после вчерашнего. Она быстро растворяет ее в воздухе. Это должна была быть совершенно обычная среда, которой предшествовал абсолютно нормальный вторник. И на этом все.

Она приходит на работу на полчаса раньше, убеждая себя, что просто хочет разобраться со всеми делами, оставшимися со вчерашнего дня. Это не имело никакого отношения к пустующей квартире и осуждающим глазам Живоглота. Совершенно не было связано с тем, что утром она провела перед зеркалом лишние двадцать минут, убеждаясь, что выглядит точно так же, как и в любой другой день. Ничего нового в ее выражении лица. Абсолютно не касалось того, что она не может вынести даже мысль о завтраке, вместо этого выпив вторую чашку кофе, в которой не было нужды, поскольку она бодрствовала с тех пор, как распахнула глаза, вместо своего обычного ритуала из яичницы, тостов и йогурта.

— Я чувствую себя прекрасно, спасибо. Выздоровела, — говорит она своей помощнице, которая и не спрашивала, когда врывается в свой кабинет.

Сейчас она в два раза продуктивнее, чем обычно. Чувствует прилив сил после дня отдыха и восстанавливается после болезни. Гермиона работает в том числе во время обеда, потому что нужно разобраться со скопившимся завалом бумаг, а не из-за того, что постоянно отвлекается на фантазии о губах, целующих ее ногу. Она выходит из отдела последней, потому что преданная сотрудница и хороший руководитель, а не из-за того, что не знает, чем займется, когда придет домой и не сможет ни на что отвлечься.

Она не думает о Драко Малфое. Ни когда готовит ужин, пока желудок сводит от голода весь день. Ни когда включает маггловские новости и сворачивается калачиком с Живоглотом на диване, внимательно слушая о Брекзите, пока кошачьи когти впиваются в одеяло на ее коленях. Ни тогда, когда она, наконец, выключает свет и заползает в постель. Усталость сковывает ее конечности, а глаза закрываются из-за чтения на два часа дольше обычного времени отхода ко сну.

Гермиона вообще не думает о Драко Малфое. Она не видела его пять лет, и он для нее не существует.

На следующий день все повторяется. Она встает без мыслей об ощущении грубых деревянных досок на нежной коже ладоней. Она готовит и поедает завтрак. Думает, что носит брючный костюм, потому что он удобный и демонстрирует силу, а не потому, что защищает от трения ее ноющие, измученные бедра.

Она ходит на собрания. Когда министр магии стучит по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание, она не ощущает, как кровь приливает к голове от недостатка воздуха из-за резинового мячика-кляпа.

Совершенно обычный четверг, следующий за такими же рутинными средой и вторником. Абсолютно типичная рабочая неделя.

В пятницу ее либидо проявляется. Она просыпается, тяжело дышит, мокрая и возбужденная от воспоминаний о губах, посасывающих ее клитор. Смущение — это последнее, что она испытывает. Она настолько близка к разрядке, что требуется всего четыре прикосновения пальцев и одно воспоминание о серебряных глазах, чтобы рухнуть на простыни, прерывисто дыша и разжимая пальцы ног.