Я лег в гостевой комнате и приложил руку к стене. Грейс не спала. Я подумал, что Долф тоже наверняка не спит. Как и отец. И Робин. Интересно, подумал я, спит ли вообще хоть кто-нибудь. Да как тут заснешь? Сон все-таки со временем пришел, но сон беспокойный. Я просыпался в два часа ночи, а потом в четыре. Не помню, чтобы мне что-нибудь снилось, но просыпался я всякий раз к спутанным мыслям и возрастающему чувству чего-то страшного. В пять утра встал с гудящей головой, понимая, что сна больше ни в одном глазу. Оделся и выскользнул наружу. Было темно, но я хорошо знал все окрестные поля и тропинки. Ходил, пока не показалось солнце. Я искал ответы и, не находя их, попрошайкой выпрашивал надежду. Если в самом ближайшем времени не случится какого-то прорыва, я буду вынужден пойти другим путем. Мне придется найти какой-то способ убедить Долфа отказаться от данных в ходе следствия показаний и признания. Нужно будет встретиться с адвокатами. Начать выстраивать какого-то рода защиту.
Хотя очень не хотелось проходить через что-то подобное еще раз.
Пересекая последнее поле, я планировал свою атаку на предстоящий день. Братья Кэнди никуда не девались, и кому-то нужно пообщаться с ними. Еще раз попытаюсь увидеться с Долфом. Может, меня к нему все-таки пустят. У меня не было фамилий тех букмекеров из Шарлотт, но имелись адрес и описание. Я мог опознать тех двоих, кто избил Дэнни четыре месяца назад. Может, Робин сумеет пообщаться с кем-нибудь из управления полиции Шарлотта. Мне нужно поговорить с Джейми. Последить за состоянием Грейс.
А в полдень – похороны.
Дом был пуст, когда я вернулся. Никакой записки. Когда я уже двинулся к выходу, зазвонил телефон. Это была Маргарет Йейтс, мать Сары.
– Я звонила домой вашему отцу, – объяснила она. – Какая-то молодая женщина сказала мне, что я могу найти вас по этому номеру. Надеюсь, вы не против.
Я представил себе пожилую даму в ее величественном особняке – иссохшую кожу и маленькие руки, полные ненависти слова, которые она выталкивала из себя с такой убежденностью.
– Нет, не против, – отозвался я. – Чем могу?
Говорила миссис Йейтс ровно и гладко, но полностью скрыть от меня свою явную нерешительность ей так и не удалось.
– Вы нашли мою дочь? – спросила она.
– Нашел.
– Я тут подумала, не могу ли я воспользоваться вашей любезностью и попросить, чтобы вы заглянули ко мне сегодня. Я понимаю, просьба не совсем обычная…
– А можно поинтересоваться, с какой целью?
Из трубки доносилось ее тяжелое дыхание. На заднем плане что-то звякнуло.
– Я этой ночью совсем не спала. Не могла нормально заснуть с того самого дня, как вы побывали в моем доме.
– Не совсем вас понимаю.
– Я пыталась перестать думать о ней, но потом увидела ваше фото в газете и спросила себя, увиделись ли вы с ней. – Старушка примолкла. – Спросила себя, что может быть хорошего в жизни моей единственной дочери…
– Мэм…
– Я верю, что сам Господь послал вас ко мне! Верю, что это знак свыше!
Я пребывал в нерешительности.
– Пожалуйста, не вынуждайте меня умолять!
– Какое время вы имели в виду?
– Прямо сейчас было бы идеально.
– Я очень устал, миссис Йейтс, и мне еще много чего предстоит сделать.
– Я приготовлю кофе.
Я глянул на часы.
– Могу уделить вам пять минут, – сказал я. – А потом мне действительно придется уйти.
Дом был таким же, каким я его в последний раз видел, – огромная белая драгоценность, возлежащая на зеленом бархате. Я приостановился на крыльце, и высокие двери словно взрезали сверху вниз ножом, когда распахнулась правая половина. В полутемном пространстве возникла миссис Йейтс, понурая и унылая в своем негнущемся сером бумазейном платье с кружевным воротничком. Опять пахну́ло сухой апельсиновой кожурой, и я подумал: интересно, тут вообще хоть что-нибудь изменилось? Она протянула руку – сухую, костлявую и легкую, как птичья лапка.
– Огромное вам спасибо, что пришли, – произнесла миссис Йейтс. – Прошу вас.
Отступив вбок, она повела рукой в сторону полутемного интерьера дома. Я прошел мимо нее, и дверь утвердилась в своем косяке.
– Могу предложить вам сливки и сахар к кофе, или что-нибудь покрепче, если желаете. У меня есть шерри.
– Просто кофе, пожалуйста. Черный.
Я последовал за ней по широкому коридору, полному темных от времени мрачноватых картин и допотопных предметов меблировки. Тяжелые портьеры надежно защищали внутренность дома от избытка солнечного света, но в каждой из комнат горели вычурные люстры. Сквозь открытые двери я видел тускло поблескивающую кожу диванов и кресел и все столь же приглушенные тона. Где-то на необозримом пространстве громко тикали старинные часы.
– Дом у вас просто замечательный, – сказал я.
– Да, – согласилась она.
В кухне миссис Йейтс подняла поднос и отнесла его в маленький кабинетик, явно предназначенный для приема гостей.
– Садитесь, – сказала она, наливая кофе из серебряного кофейника. Я уселся в узкое кресло с жесткими подлокотниками. Фарфоровая чашечка казалась легкой, как сахарная вата.