Вниз по Шоссейной

Протерев яблоки, девушка предложила Рондлину обождать, так как на­чальник занят, и, подхватив вазу с яблоками, скрылась за дверью кабинета.

«Совсем по-домашнему», — подумал Рондлин и стал снова обдумывать порядок предстоящей беседы. Решил начать с замечаний по улицам и закончить изложением своей идеи.

Девушка вернулась и сказала:

— Я о вас не докладывала. Там совещание с директорами. Как кончит­ся — доложу. Он их сейчас яблоками угощает, а что потом будет, не знаю.

Рондлин вытянул ноги, уютно расположился в кресле, стал ждать.

Дверь распахнулась, и в ней как-то боком, словно выталкивая друг друга, показались двое с портфелями. Оба вытирали платками мокрые лысины и красные лица. Ничего не говоря, втянув головы в плечи, они покинули приемную.

Тревога краем задела Рондлина. А когда, на ходу застегивая раздутый портфель и странно вращая глазами, из кабинета вывалился и, не находя двери в коридор, вцепился в ручку платяного шкафа еще один директор, покой покинул Рондлина. Теперь он решил начать свою беседу с начальни­ком не с замечаний по улицам, а сразу преподнести свою грандиозную идею, а после, по ходу дела, покритиковать недостатки.

Из кабинета гуськом вышли еще двое. Эти были бледны, и лица их были вытянуты.

— Там еще остался начальник пожарной охраны Винокур, — сказала девушка, — как только он уйдет, я доложу о вас.

Рондлин проглотил слюну и попытался принять прежнюю позу, но вер­нуть покой не удалось. Ожидание становилось тягостным. Он снова и снова лихорадочно обдумывал план беседы и в конце концов так запутался и ушел мыслями в ее дебри, что, когда из кабинета Волковича вышел начальник пожарной охраны города Винокур и поздоровался с ним, он что-то пробор­мотал и уставился на него, словно видел его впервые.

Винокур был серьезен, бледен и, как всегда, подтянут и доброжелателен.

Когда он ушел, девушка-секретарь сказала:

— Кажется, все. Сейчас доложу о вас.

У Рондлина замерло сердце, он поперхнулся и опять что-то пробормотал.

Она скрылась за дверью кабинета и задержалась там дольше, чем тогда, когда по-домашнему вносила вазу с яблоками.

— Товарищ Рондлин, — произнесла она, появившись, каким-то другим, холодным и бесстрастным голосом, — вашими вопросами занимается това­рищ, — она назвала фамилию улыбчивого молодого человека, — спуститесь вниз, его кабинет первый налево от лестницы.

Рондлин вышел и поймал себя на том, что он, как и те директора, почему-то втянул голову в плечи.

Дверь в кабинет молодого человека была полуоткрыта. Его там не было. Но вскоре он появился, стремительный, жизнерадостный и улыбчивый.

Обхватив Рондлина за плечи и не закрывая двери, усадил его в кресло напротив себя и, улыбнувшись, дружески сказал:

— Я вас внимательно слушаю.

Строго продуманный порядок беседы спутался, и Рондлин неожиданно для себя начал так:

— Это очень хорошо и правильно, что вы переименовали Слуцкую улицу в Дзержинскую. Это правильно. Потому что на Слуцкой улице, на углу, была синагога Аврома Юдула, а теперь в ней стал клуб НКВД.

На лице молодого человека появилась какая-то легкая тень.

Рондлин уловил ее и перешел к своей идее:

— Я хочу предложить: к Великому Празднику двадцатилетия Октябрь­ской революции в центре Бобруйска на здании гортеатра, на крыше, кото­рая над входом в фойе, сделать грандиозную полуфигуру товарища Сталина в виде рулевого на корабле. Он будет обеими руками держать корабельный руль и смотреть вдаль. Вот как это будет выглядеть.

Рондлин раскрыл альбом и протянул его молодому человеку.

Наконец-то посторонний глаз увидел его продуманный и выстраданный замысел.

— Это прекрасно! — не произнес, а радостно воскликнул молодой человек.

Его решительной и не лишенной воображения натуре достаточно было

одного взгляда, чтобы представить, как это все будет выглядеть на деле. Он даже привстал и пожал руку Рондлину

И тут Рондлина прорвало. Он скороговоркой рассказал о том, что нельзя писать портреты Маркса там, где делают гробы, и что совершенно нельзя делать надгробия и памятники на улице имени Карла Маркса, и что совер­шенно неправильно называть Коммунистической зачуханную, всю в ухабах и покосившихся заборах Демидовскую улицу, по которой только и разъез­жают одни ассенизаторы...

— Товарищ Рондлин! — прервал его молодой человек и, быстро встав, подошел к двери и плотно закрыл ее.

Он не успел договорить, как Рондлин выпалил свой убийственный и заранее заготовленный факт, против которого, как он решил, возражений быть не могло и должны быть тут же приняты срочные меры.

— А на пересечении Социалистической улицы с этой Коммунистической, прямо на самом пересечении, на огороде Гольдбурта, красуются сортир и помойная яма.