Вниз тормашками

Муся непонятно почему раскипятилась. Хотя, на Ларисин взгляд, парень в коричневом пиджаке был вполне симпатичным. Не Джордж Клуни, конечно, но и не урод, как его секретарша описала.

— Вижу, что вам он нравится, — Муся заметила на лице Ларисы выражение легкого сочувствия.

— Ну не то чтобы нравится, но он совсем не страшный. Даже какой-то трогательный…

— Вот-вот! Он на это и рассчитывает. Наша русская женщина ведь не любит, а жалеет! Конечно, такого любая пожалеет, квазиморда несчастная!

— Муся, а почему вы его так ненавидите? — осторожно спросила Лариса, уже предвидя резкий ответ о том, что это не ее дело, но, к ее удивлению, Муся откинулась в кресле и мрачно сказала:

— Он у меня парня отбил. На той вечеринке. Урод! Парень-то, с которым я пришла, перепил маленько, ну и решил выяснить, может он быть бисексуалом или нет. Выяснил! Не может. Правда, я его после этого бросила. А то бы стал потом еще где-нибудь выяснять: может ли он быть, например, султаном в гареме? И иметь сразу нескольких баб. Все мужики козлы, вот!

Разговор получался интересным, но не очень продуктивным. Неожиданно Муся сказала:

— А вообще мне его жалко! Над ним все издеваются, даже Алексей Владимрыч, мир праху его, постоянно как-нибудь нашу Пашу шпынял. А наша Паша обижался и в ответ какую-нибудь пакость делал.

— Например? — Лариса уже заинтересовалась «нашей Пашей».

Похоже, что он обижен жизнью, а такие люди обычно носят в себе много негативных эмоций, которые зачастую находят выход в самых криминальных формах.

— Например, у Алексея Владимрыча голова болит, так Пашка нарочно в соседний с ним кабинет, где у нас уже два года ремонт идет, пролетариев засылает. Они что-то сверлят, орут, гремят. Владимрыч сердится, орет на Пашку, а тот ехидно руками разводит: дескать, пусть работают, пока есть возможность. Иначе ремонт еще на полгода затянется.

— А что делал Павел в день убийства Алексея? — спросила Лариса.

— Вы думаете, это он убил шефа? — В голосе Муси не было ни капли насмешки. Казалось, она просто обдумывает саму вероятность такого развития событий. — Нет, не думаю. Пашка — трус и мелкий пакостник. Но на большее он не способен.

— И все-таки?

— Не помню точно. Кажется, его в этот день в милицию вызывали. А потом милиция сама приехала. Тот же самый оперативник, что и в прошлый раз. Собачкин. Поохал, поахал и начал нас по горячим следам опрашивать. Кто да что видел, кто что слышал.

— И что?

— А ничего. Никто, кроме меня, ничего не видел и не слышал. Как они в меня вцепились! А я же в шоке! Стресс, слезы летят во все стороны. Какой там допрос! Водки бы лучше налили, дело бы быстрее пошло. Вот в прошлый раз, когда передачу с вами снимали, а Димка отравился, все происходило… как-то спокойно, я и вспомнить больше сумела.

— А вы что-то видели?

— Помню я очень немного. Когда все стали суп есть, я убежала по делам — обзванивала менеджеров. Тут мне позвонила какая-то девушка, попросившая Диму. Кажется, это его невеста была. Я побежала за Димкой. Гляжу, он стоит с тарелкой в одной руке, ложка в другой. А чесноком-то пахнет! Я-то сразу чую, у меня на него тоже, как и у Димки, аллергия. Мы с ним оба часто на эту тему прикалывались. Он, значит, все это поставил на стол и подошел к телефону. После разговора он вернулся к столу и, увидев, что его тарелка куда-то делась — ее Ромка, по-моему, взял, — возмутился, взял новую и съел остававшийся в кастрюле суп. Он вообще любил покушать. Еще в момент доедания супа к столу подошел Леша и со смехом попенял Димычу, что тот съел его порцию. Вот, собственно, и все.

— А ты не помнишь, — холодея от внезапной догадки, спросила Лариса, — когда ты подошла к столу в первый раз, ложка в руке Дмитрия была чистой или уже в супе?

— Ложка? — задумалась Муся.

— Они у вас, кажется, пластиковые были. Ложка была белой или розовато-коричневого цвета?

— Не помню, — с огорчением сказала Муся, — а какая разница?

А разница-то была, и весьма существенная! Потому что если Дмитрий еще не ел первую порцию, которую у него кто-то свистнул, то, значит, мышьяковая «приправа» была во второй, то есть той, которая предназначалась Алексею Дарьину — директору этой передачи!

Лариса вышла из кабинета и отправилась наверх, где, по ее соображениям, должна была находиться Настя. Дочь, почему-то хмурая, стояла возле стеночки в компании таких же восторженных поклонниц и фанаток бархатного голоса Глазова и его не менее бархатных глаз. Самого его нигде не было видно, да и вряд ли бы Лариса его узнала. Девчонки, по-видимому, сбежавшие с уроков, о чем-то перешептывались.

— Настя, ты здесь надолго задержишься?

— А, привет, мам! — рассеянно кивнула дочь. — Нет, я уже иду.

— Съемки отменили?

— Нет, просто ведущего поменяли.

Так вот в чем причина недовольства и надутых губок Насти: Глазова не увидела.

— Почему поменяли? У твоего кумира звездная болезнь?

Настя бросила на мать упрекающий взгляд.

— Нет. Его в больницу положили!

— Всего-то? И из-за этого ты так расстроилась?

— Если бы у тебя был любимый ведущий, — угрюмо сказала Настя, — ты бы тоже переживала, если бы с ним что-нибудь случилось.