Вновь

Перешагивая изуродованные тела живых и остатки мертвых, Оскар с трудом добрался до оглушенной Насти. Подняв избитое тело на руки, он попытался поговорить с ней, но она лишь вцепилась в него. Преодолевая боль и кипящую ненависть в адрес этих людей, защитник понес ее на руках в сторону вокзала, но, пройдя метров десять, осознал необходимость остановки. Ближайшим местом, где можно спрятаться и забаррикадироваться, оказалось уборная. Кипящая кровь довела рефлексы до совершенства, позволив незамедлительно и бесстрашно убедиться в безопасности, перешерстив все десять кабинок мужской и женской стороны с полной готовностью убить любого. По свершении задачи он сразу же закрыл дверь, используя аварийный механический переключатель, отрезав туалет за общей дверью от коридора. В женской кабинке свет работал лучше — там он и собрался привести Настю в порядок, но стоило посадить ее на площадку между раковинами, как ею овладела паническая атака. Оскар все повторял, что все хорошо, они в безопасности и сейчас нет никого, кроме него. Взяв ее голову руками и смотря в ее испуганные и влажные глаза, он смог достучаться до рациональной части, что побороло неуклюжие выпады и наконец-то осознало безопасность этого момента. Оскар зачесал ее грязные волосы назад, чтобы увидеть испачканное кровью лицо, чему она уже не противилась. При том что у нее были синяки на левой щеке, выдранные волосы с правой стороны и многочисленные следы побоев по телу с ушибами ребер, само психологическое состояние пострадало худшим образом — невозможность не то чтобы мыслить прагматично, целое смятение на всех уровнях проникло в каждую ее частичку. Она не хочет ни злиться, ни прощать, ни уж тем более искать оправдание или же принимать компромисс. Сейчас, впервые в жизни, Настя оказалась в другом мире, где действуют иные правила и законы, иные настолько, что ей придется учиться всему заново.

Прижав ее к себе, Оскар все повторял, как скоро вновь будет хорошо, стоит лишь чуть-чуть подождать. С каждым его словом Настя все лучше складывала пусть и шаткую, но хоть какую-то картинку, и уже через несколько минут первой серьезной мыслью старого мышления стало понимание ценности этих слов для самого Оскара. Потому что, вопреки водовороту безумия, среди криков, злобы, вони и боли она как-то смогла углядеть тот самый момент, когда Оскару пришлось кинуть гранату в толпу молодых ребят. Человек, который всегда был в ее глазах разбалованным наглецом и эгоистом, совершил ужасный поступок — убил нескольких человек, оставив многих инвалидами. И вроде бы в ней пробивается сильная благодарность, только вот сочувствие оказывается куда сильнее. Настя ощущает его страдание и ужас не хуже собственной боли, что рождает вторую мысль: если бы не бесчеловечное решение, то сейчас она была бы мертва, как, скорее всего, и он. Вызванная неизвестным фактором тишина столь же яркая и живая, сколь внутри Оскара и Насти бушует болезненный ураган нежеланных, но необходимых перемен.

Письмо 4