Вновь: покойтесь с миром

– А потом отец и мать нашли, как теперь мы знаем, космический корабль Варвара. – Голос Любы стал не менее холодным, чем выражение лица, на котором от яркой краски детских воспоминаний не осталось и следа. Глядя вперед, она невзначай сняла перчатку с левой руки, и Бэккер воспринял следующие слова со значительно большим интересом, увидев вросшие в кожу голубовато-белые маленькие камешки. – Мое малолетнее любопытство привело к плачевному опыту знакомства с чуждой технологией… а там и к личному опыту путешествия во времени. Я оказалась неизвестно где, бродила, искала… Было очень больно… страшно… Я потерялась. Это было странно, ведь родители научили ориентироваться, да и местность нам всем была хорошо известна. – После долгой паузы Люба заговорила уже с некоторой мрачной злостью. – Внезапно я наткнулась на город. Большой, красивый, высокий. Пара миллионов людей, развитая инфраструктура. Я никогда такого не видела. Помню, думала, что надо сюда привезти родителей и остальных. Оказалось, что город этот имел название планеты – Опус. Меня швырнуло на две сотни лет вперед.

Лицо Любы стало Бэккеру знакомым по раннему опыту общения с ней: сосредоточенная надменность, аккуратно украшенная необузданной властью и бесстрашием.

– В современной истории Монолита нет записи о Триединстве. Наверное, и к лучшему. Когда-нибудь расскажу, но главное, что катастрофа, случившаяся по моей вине, чуть ли не разрушила все и вся. Когда представился шанс и когда нам показалось, что узлы распутаны, нити оборваны, временные петли разорваны, тогда и было решено улететь на Кому, чтобы основать маленькую колонию под названием Аврора. Я придумала это название как дань уважения очень важным, отличным и незаменимым в моей жизни людям. Аврора – это аббревиатура на самом деле. Великие был люди. Великие и забытые. Аврора существовала почти десять лет. Мы изучали Осколок, Топи, пытались вылечить меня, стремились наладить простую жизнь в непростом месте. Ну а потом… скажем-с так, кое-что случилось и… М-да, в общем, я переместилась в будущее.

Люба наконец-то посмотрела на Бэккера тяжелым взглядом болезненного бремени и немыслимой тяжестью воспоминания, после чего встала в полный рост и продолжила достаточно внушительно:

– Я оказалась в разрушенном Монолите. Уже после того, как Варвар все уничтожил. А ведь к тому моменту я только-только начала верить в нормальную жизнь. Когда же вновь оказалась в чужом времени, там и растеряла последнюю надежду. Я видела тебя, Бэккер. Я могла подойти, могла помочь копать те бессчетные могилы. Но я не сделала этого. Тогда я считала это правильным решением, потому что нельзя вмешиваться в чужую нить, иначе завяжется очередной узел. Стоит извиниться, но я хочу сказать спасибо. На какой-то момент ты, Бэккер, стал примером несгибаемого упрямства, подав мне редкий пример стойкости в самом отчаянном времени, заразив желанием преодолеть очередные трудности, вырвав меня из глубочайшей депрессии бесконечности страданий. К сожалению, длилось это недолго. Я структурировала события на бумаге, записывала мысли и чувства, обращаясь к тому, кто, возможно, когда-то прочтет мою историю, потому что я не хотела просто сгинуть. – Тяжелая пауза сделал обоим больно. – Ты заслуживаешь это знать. Под конец дня на Целестине я хотела тебе все рассказать, потому что, если бы не ты тогда, меня бы не было здесь сейчас. Твой поход против Варвар подарил мне шанс, которого я пусть и не заслуживаю, но и упустить не смогла.

Бэккер приблизился, проговаривая слова медленно, чуть ли не скрипя зубами, сдерживая чудовищную боль внутри себя.

– И зачем мне теперь все это знать?!

– На Целестине, пока ты сражался против Варвара, я смогла многое переосмыслить. Хочется начать все с чистого листа.

– Ты могла помочь мне в любой момент! – Праведная ярость брала верх над ним столь быстро, сколь легко. – И тогда мы бы вместе противостояли Варвару! Но ты игнорировала меня на Монолите. Тебя волновали лишь Андрей Дикисян и Целестин, куда я сам тебя в итоге и отвез, чтобы ты встретилась там с той самой женщиной, которую видела в пустыне вместе с Варваром!

– Откуда ты это знаешь? – Изумление Любы было соизмеримо с безумным состоянием Бэккера, неспособного уложить в голове факт ее тесного, но незаметного присутствия в событиях стертого будущего. Бэккер медленно достал листы бумаги, согнутые, грязные, потертые жизнью. Глаза Любы расширились, чуть ли не боязливо она хотела уже взять их у него, но Бэккер небрежно бросил их вниз, отходя в сторону в попытке побороть чудовищный стресс от подтверждения жуткого откровения. Люба быстро стала их поднимать, упав на колени, словно то были ее дети.