Вновь: покойтесь с миром

– Это твои письма! – Бэккер рычал, рвя горло. – Те самые, где есть я, Настя, даже Катарина! Ты была там, наблюдала за мной, делала свои тупые, эгоистичные выводы. А я был один, хоронил трупы неделю за неделей, веруя, что больше никого нет! Думал и верил, что все зависит только от меня, потому что все остальные мертвы! А оказался лишь сраным побочным событием истории в несколько веков, где твоя центральная роль еще и, оказывается, тебе же ненавистна! Как удобно!

– Я думала, что потеряла их. – Люба поднялась на ноги, перелистывая страницы, узнавая свой почерк, вновь переживая те ужасные события стертой истории. – Откуда они?!

– Ты еще хуже меня. – Бэккер не просто ненавидел ее сейчас, он презирал все ее существо. – Была на прямой руке с верхушкой Монолита, могла сделать втрое больше моего, привести меня к Козыреву – и вместе дали бы Варвару отпор. Но ты не сделала ничего!

– Я ожидала смерти. Выбрала время и место. Дорого стоит такая свобода. Но ты, раб своего упрямства, добрался до Осколка на Авроре. Я связана с ним, его недостающие фрагменты интегрированы во мне. Я не просила менять время, ты сделал это сам!

– Да я понятия не имел что делал этот Осколок тогда! Ты знала, но ничего не сделала, а теперь винишь меня?! Мразь, которой плевать на всех, даже на себя. Лучше бы я не знал того, что там написано. Зачем вы вообще спасли меня на Целестине?

– А мы и не хотели. – Люба умела держать удар, особенно перед простыми людьми. – Таков был приказ, который Изабелла и Лорн выполняли, рискуя своими жизнями. – Люба приблизилась, устремив свой пронзительный взгляд прямо в его глаза.

– Бэккер, не смей больше со мной так разговаривать. – Она не просто доминировала, ее властность и упрямость проистекали из такого жизненного опыта, который лишь даже намеками своего масштаба смог насторожить Бэккера. – Я понимаю, ты считаешь себя обделенным, но лучше усвой это и не забывай, что ты живешь чуть больше тридцати лет, в то время как я существую с самого основания человечества. Твоя пара прыжков во времени – даже не десятая доля того, через что я прошла в эпоху Триединства! Эпоху, которая длилась для Опуса ничтожных три дня. Перечитай письма внимательней, чтобы понять: быть куклой богов Времени и Судьбы – наказание хуже смерти. Ты выбрался из всего лишь одного жалкого узла, не успев и пары нитей оборвать, с чем и поздравляю. Дурак, лучше радуйся этой второстепенной роли. Иначе я быстрей убью тебя своими руками, как опасное, безумное животное.

Сила, проистекающая из нее, была чуть ли не божественного масштаба, казалось, Люба уничтожит его одним лишь касанием, просто ради подтверждения авторитета. Но сам он был не из робкого десятка: кошмар Комы и Целестина пробудил в нем спящее упрямство и характер, позволивший столкнуться бесстрашно с самим богом Вселенной. И тот факт, что он не просто выстоял ее волю, но еще и получил странное удовольствие от такого, почти равнозначного, сопротивления, взывал к некоему уважению в ее адрес.

– Я рад, что вы выговорились. Но, к сожалению, времени у нас не очень много.

Услышав эти слова Бэккер увидел то, свидетелем чего не хотел бы быть, – жгучий, пробирающий до самых костей страх на лице Любы от слов образовавшегося рядом с ними Клендата.

4

– Пожалуй, ценность моего интереса существенно ниже причины моего присутствия для тебя сейчас, что, как скоро ты поймешь, на самом деле неотделимо друг от друга. Но начать я хочу даже не с запоздалого приветствия, вполне возможно ставшего бы для тебя своеобразным оскорблением. Я внезапно рад ошибиться в давнем желании более никогда тебя не видеть. Ты здесь, что сейчас, в нашем непростом контексте, я воспринимаю преимущественно положительно.

Ничего не ответив, Люба приблизилась почти в упор, глаза ее долго вглядывались в лицо Клендата, изучая его с особой дотошностью, скорее, проверяя свой разум на контакт с реальностью, нежели достоверность объекта кропотливого исследования. Но чем дольше она, превращаясь в напряженный сгусток жгутов, познавала его, тем больше в ней что-то менялось.

– Это ты дал Беккеру мои письма. Раз ты читал их, значит, понимаешь, что с узлами покончено. Я выстрадала шанс на обычную жизнь.

– Ты наконец-то повзрослела.

– Оставь эту снисходительность при себе! – Люба вступала на тропу войны, в то время как Клендат выглядит безмятежным, легким и доступным. – Я все думала эти два дня, почему на пути сюда меня усыпили против воли, а пару часов назад просто отпустили, даже выдав новые документы с настоящим именем. Теперь все ясно – раз ты не убил меня, значит, тебе что-то нужно.

– Понимаю, верить в мою заботу не допускается за неимением желаемых лишь тобой и понятных лишь тебе жестов гипотетической искренности. Не всему суждено меняться. Но когда я говорю, что рад твоему возвращению…

– Ты прав – не верю.

Несколько минут они не отрывали друг от друга глаз, будто бы общаясь мысленно, продолжая лишь укрепляться в своих позициях.

– Тебе известно лучше всех в этом мире – вера не принадлежит никому, лишь материал для построения временного ради свершения постоянного.