Вновь: слово свидетеля

Привязанность к людям была ошибочно интерпретирована главной и единственной сутью жизни, хотя на деле все крылось в желании исправлять ошибки, забывая о том, зачем это вообще нужно. И если Настя впервые познает эти чреватые неминуемыми последствиями путешествия во времени, то Люба вновь окунулась в этот поток с ложной уверенностью, навеянной большим опытом. На исходе сил им открылось одновременно одно и то же, но и разное: Люба увидела себя в молодости, поразившись наивности, глупости и упрямости этой девчонки, чьи ошибки она уже совершала… Настя же увидела, как легко остаться на месте в постоянном движении. Разница в возрасте и опыте должна была сыграть роль наставничества с одной стороны и обучения с другой… Но этого не случилось, во всяком случае не так, как хотелось бы обеим. Так что решение оставить минувшее нетронутым в угоду осмысленному настоящему далось им с какой-то странной взаимной поддержкой чуть ли не родственного доверительного уровня. И если все это еще можно было бы взять на проверку надежности в долгосрочной перспективе, подозревая лишь минутное настроение в очередном, якобы заведомо поспешном решении, то все базовые ощущения слишком ярко выделяли этот момент. Они черпают спокойствие и взрослую, подкрепленную опытом уверенность из бездонной ямы: окружение стало четче, давление корабля испарилось вместе со страхом перед окружающим его миром, ну а каждая мысль и чувство о прошлом наконец-то связаны лишь с благодарностью за наличие этих воспоминаний и того, что они даже с учетом плохого являлись их частью. Настя была частью того давнего, ныне являющегося простой историей… узнать продолжение которой внезапно хочется в безопасном месте, вдали от участия, как хронику событий, дабы еще и убедиться, что историки правильно интерпретировали жизнь и падение Монолита. Ну а Любе, вопреки тому, что ведет их к кораблю Малой под управлением Оцелота, все же захотелось проститься с ним настоящим… тем, что от него осталось. Только вот когда они проснулись, камера уже была приглушена и закрыта защитной панелью, чтобы было проще проститься.

— Ничего не говори. — Голос Оцелота выдавал самое глубокое понимание ее чувств. — Ты помнишь другого человека, Любовь моя. То, кем я был для тебя все это время, — это то, кем был тот Оцелот, способный обнять тебя и позаботиться по-настоящему, в чьих глазах ты видела искреннюю благодарность за пусть и недолгую, но крайне ценную связь. Я бы сделал для тебя все то же самое, будь у меня второй шанс пережить эти полдня.

Это было кратко, заботливо и очень честно. Такая прямота и помогла Любе отпустить этот некогда знаковый в ее жизни и памяти корабль. Вместе с Настей они смотрели на это место и вспоминали пережитые события с необычным желанием запечатлеть этот последний момент, как бы поставить точку в долгой истории — ведь здесь они смогли сделать все, чтобы в итоге, познав свое искреннее и желаемое, поддаться взрослению, где новые инстинкты наконец-то тянут их вперед, к чему-то неизведанному.

Выйдя наружу, они оказались в той самой нише, куда когда-то упали. А ведь уже и забыть успели, каково это — находиться на поверхности Целестина и не отсчитывать секунды в голове, изучая все стороны окружения в страхе что-то упустить или быть застигнутыми врасплох. Сейчас территория кажется мирной, достаточно уютной, дабы поверить в ее смягчившийся со временем характер, позволяющий разделить с ними странную на содержание ностальгию по былым временам. Все это сопровождало и даже усиливалось с ними на время следования за роботом, ведущим их к наклонной возвышенности слева от того места, куда они упали. Все такая же большая высота, что и раньше, теперь выглядела не такой уж и недоступной благодаря узкой лестнице из проводов, закрепленной наверху в самой породе. Причем сделано это было именно для них, ведь сам робот залез прямо по камням, цепляясь за уже известные места и просовывая мальца и ноги в заведомо пробитые углубления.

Но как бы нынешнее умиротворение ни произрастало из инстинктивного преобладания мысли над чувством, крупицы странной ностальгии все же просачивались. Когда они поднялись наверх, то с приятным чувством посмотрели на корабль внизу и мысленно попрощались, твердо зная и радуясь, что никогда сюда не вернутся.