Внучка берендеева. Второй семестр

— Не понимаю, — сказал он медленно, руки из воды доставая. А пальцы-то побелели, и ногти синими сделалися, что у покойника. — Здесь явно что-то делали, но что… вода не помнит.

— Интересненько, — Еська монетку вновь достал. Ему, видать, без монетки вовсе не думалося. — Очень интересненько…

— Малой перешел, — Емельян кивнул на ту сторону. — И ничего…

— Ничего хорошего.

Елисей все ж надавил на дерево рукой.

Выдержало.

— И что делать будем? — поинтересовался Кирей.

— Не лезть на рожон, — я и не поняла, кто это сказал. А Еська, сунув монетку в карман, велел:

— Посторонитесь.

И без разбегу как кувыркнулся колесом, я и ойкнуть не успела, как он на дереве оказался. На руки встал. Ноги задрал. И пошел себе, скоморох несчастный.

Елисей только заурчал глухо, вздохнул Ерема.

— Мало его пороли, — добавил Евстигней, глядючи на яму задумчиво-презадумчиво.

— Если опираться на факты, — Ильюшка к самому краю приблизился, заглянул в ямину и руку сунул, помахал, — то имеем в наличии остаточные следы магии. Конечно, есть вероятность, что это наставник иллюзию подновлял, но… сомневаюсь. Тогда откуда фон? Вчера здесь было чисто, а значит, ловушку, если она есть, ставили ночью. Вопрос — на кого?

И огляделся, точно ожидая, что признается кто.

А и вправду, на кого?

— Игнат прошел, — повторил Емельян и за подбородок себя ухватил. — Еська тоже…

— Не показательно, — Илья покачал головой. — Они знают, что ваш Еська не кандидат. Стоит ли на него тратиться?

— И кого пустим? — Емельян спросил сие с усмешечкой, вот только с Ильюшкою нашим шутковать не стоило. Огляделся он и меня пальчиком поманил.

— С ума сошел? — Кирей тотчас рядом очутился и руку на плечо мое положил. — Она-то тут при чем?

— Возможно, что и не при чем. Но именно она почуяла неладное. Я не требую, чтобы она сама подошла… дай мне свою вещь. Платок там… ленту.

Кирей вытянул ленту из косы да так, что едва ль не с волосьями.

Мстит за вчерашнее лечение?

— И крови капля нужна будет, — извиняющимся тоном произнес Ильюшка. — Но это единственный способ проверить, на нее ли ловушка настроена.

— А если…

— Будем проверять всех.

Я руку протянула и булавку, чтоб было чем колоть. И отвернулася: вот не так больно сие, как страшно. Ойкнула тоненько, когда булавка палец пробила и спешно в рот сунула. Может, оно воительницам и пристало раны сносить терпеливо да мужественно, но я себя воителкою не чуяла.

Да и раны — одно, а булавка — другое.

Илья ж булавку о ленту вытер.

Из ленты споро куколку скрутил — я по малолетству тож таких делала, из палочек да веревок — и куклу этую на краю ямы поставил.

Сел на землю.

Поерзал, видно, непривычно ему было в грязи рассиживаться, и руки поднял.

— А ты уверен, что получится? — тихо поинтересовался Лойко.

— Нет. Но попробовать стоит… мне интересно с иллюзиями работать.

Он руками махнул.

Пошевелил пальцами.

И отставив мизинец, провел им черту по грязи. Рисовал Ильюшка неспешно, и никто не смел его поторапливать. Стояли. Ждали.

— Еще немного, — он палец вытер о штаны. — Уже почти.

И ладонью над куколкой провел, зашептал чегой-то — не слышала, чего. Сперва все было как прежде, я уж и подумала, что не вышла у Ильюшки его волшба, когда куколка зашевелилась. Встала на ножки, шагнула.

Диво!

И вдруг вытянулась, разошлась в стороны.

Мамочки родные! Неужто это я? Ой, до чего хороша! Грязюкою заляпана, растрепана, расхристана. Лицо белое да красными пятнами побито, что от лихоманки. Нос распухлый, мало что не сопливый, волосья к щекам прилипли. Коса вот-вот развалится.

Страх глядеть на этакую красоту!

Меж тем куколка споро шагнула на мосточек-деревце, покачнулася, будто бы вот-вот сверзнется, но устояла. Побежала меленько ногами перебирая… и только до середины дошла, как загудело, заворчало в ямине нечто и выплюнуло столп огненный.

Да такой, что Елисей от краю отскочил и брата уволок.

Присел. Зарычал.

От деревца пепел остался. От куколки — и того меньше.

— Надо же, — Ильюшка потер нос. — Получилось.

Глава 12. В которое студиозусы внове суют носы в дела чужие

У ямы мы и осталися. Переглянулися только и Елисей развернулся. За наставником, значится. И туточки появилась у меня мысля, что не одобрит Архип Полуэктович наши экспериментусы.

От как есть не одобрит.

Он-то скоренько объявился: бежал Елисей в полную силу, а с волком на беге мало кто сравнится. Разве что змей-василиск, про которого нам Милослава сказывала, что родятся они раз в сто лет, когда петух куриное яйцо снесет, а полоз его высидит. И выйдет тварь о четырех ногах да хвосте длинном, перьями золотыми поросшем. Будет она куцекрыла и зеркаста.

Быстра.

Хитра.

И опасна дюже.

Вот и увидела, что бег Архип Полуэктович быстро, куда там Елисею угнаться. Да ноги ставил так, что ни одна лужица не то, что не плюснула — рябью не пошла. И парасолю не убрал. Так и держал над головою…

— Ироды, — молвил он, нас завидевши. — Что ж вы творите-то?

И парасолью Еську по плечах переехал. А тая с этакого неуважительного отношения взяла и развалилась. Плечи-то Еськины широки, не одну парасолю выдержать способные.